НАДЕЖДА ИВАНОВНА КОМАРОВСКАЯ

Надежда Ивановна Комаровская (урожденная Секевич [1885—1967]) — русская драматическая актриса и театральный педагог, с детства мечтала играть на сцене. Увлечение театром началось после прочтения «Маскарада» М.Ю. Лермонтова. Удивительно, но мечта могла и не осуществиться, ведь отец Надежды, одаренный филолог, сам некогда учившийся пению, не поддержал увлечение дочери. Через какие испытания ей придется пройти на пути к мечте? С какими удивительными людьми познакомиться? И какой анекдотичный случай, связанный с Надеждой Петровной Ламановой войдет в историю ее жизни? Ответы на эти вопросы будем исследовать, опираясь на воспоминания современников и ее самой.

В 1902 году, с отличием окончив гимназию, Надежда поступила на историко-филологический факультет Высших женских курсов, основанных профессором В.И. Герье. Но мечта о театре ее не оставляла.

Сестра Надежды училась пению в Московской консерватории, студенты которой время от времени устраивали ученические концерты. Надежда Ивановна получила возможность их посещать. На одном из таких вечеров она прочла «Мцыри» Лермонтова. После концерта к ней подошел композитор Н.А. Маныкин-Невструев и посоветовал поступить в школу при Художественном театре. Реакция отца юной Нади на известие о поступлении превзошла ее самые худшие ожидания. Им было сказано, что с этого момента она не сможет вернуться домой и лишится материальной поддержки семьи. Надежде Ивановне пришлось идти на компромисс — учиться в двух заведениях одновременно.

В первый же день занятий в МХТ Надежда познакомилась с Василием Ивановичем Качаловым, его женой Ниной Николаевной Литовцевой и Марией Федоровной Андреевой, дружба с которой во многом определила судьбу Комаровской. Они произвели на нее неизгладимое впечатление:

«В маленьком польском городке, где проходило мое детство, только изредка на улице встречала я приезжавших с труппой на несколько спектаклей актеров, главным образом опереточных. Слово «актриса» вызывало у меня представление о надменной красавице, великолепно одетой и не удостаивающей простых смертных даже взгляда. Я гляжу на скромную белую блузку Марии Федоровны, на ее добрую улыбку, смотрю на Качаловых, — ласковых, приветливых: «Так вот какие они, настоящие актеры!»

К принятым в школу ученикам актеры старшего поколения относились любовно и внимательно. Учили не только актерскому мастерству, но и много времени уделяли воспитанию и дисциплине. Это касалось поведения как в театре, так и в быту. Константин Сергеевич Станиславский поощрял в учениках любовь к музыке, живописи и литературе. Он мог неожиданно остановить кого-либо и задать вопрос: «На выставке Союза русских художников были? Непременно пойдите! И обратите внимание на портреты Серова, — вот подлинное проникновение в мир изображаемого человека! А бываете ли в симфонических оркестрах? Что слышали? Что нравится?»

Актриса Мария Петровна Лилина, жена К.С. Станиславского, заботливо относилась к внешнему виду учеников, стараясь привить им хороший вкус. Она говорила: «Никогда не надо наряжаться. Платье, надетое на вас, не должно бросаться в глаза. Вычурная прическа уродует голову». Она внимательно оглядывала учеников перед выходом даже в массовых сценах. Осмотрит, что-то поправит в костюме, в прическе и шепнет: «Ну, теперь идите!»

Надежда Ивановна переступила порог МХТ, когда Станиславский и Немирович-Данченко готовили спектакль «На дне», ставший эпохальным явлением в истории отечественной театральной культуры. Как ученица школы, она была занята в массовых сценах. Но для Константина Сергеевича не существовало ролей больших и маленьких, а только живые люди, действующие в данных обстоятельствах, поэтому он сразу увлекся созданием роли для Комаровской. Впечатления от работы великого режиссера в пьесе «На дне» ошеломляла учеников. Казалось невероятным, что один человек может вместить такое разнообразие, такое богатство человеческих чувств и мыслей. День премьеры «На дне», 18 декабря 1902 года, Станиславский назвал днем нового рождения театра.

Через год, в 1903, в театре ставился спектакль «Юлий Цезарь». Абсолютно все ученики школы были в нем заняты. Надежде Ивановне достались сразу две роли: молчаливая роль пленной египетской царицы Арсинои и роль плакальщицы у гроба Цезаря, на форуме. И вновь Константин Сергеевич уделил большое внимание каждому исполнителю, поднявшись на сцену, изобразил кто и как должен себя вести.

Самой большой неожиданностью для Н.И. Комаровской стало ее назначение К.С. Станиславским на роль Вари в спектакле «Вишневый сад». Исполнительницей роли Вари была Мария Федоровна Андреева, но она внезапно заболела. Костюмы для «Вишневого сада» создавала Надежда Петровна Ламанова, но, увы, Надежда Ивановна ничего не упомянула о них. Роль не сразу далась Комаровской, едва не заставив бросить актерское ремесло.

Весной 1905 года на выпускном экзамене Надежда играла роли Мирандолины («Трактирщица» Гольдони) и Джиоконды (в одноименной пьесе д'Аннунцио). Спектакли смотрел кое-кто из директоров крупных провинциальных театров. В их числе был Александр Михайлович Крамской, директор киевского театра им. Н.Н. Соловцова. Он предложил Надежде поступить в театр на амплуа молодой героини. Одновременно поступило предложение от В.Э. Мейерхольда работать в Москве Театре-студии. Послушав совета Вл.И. Немировича-Данченко, сказавшего, что следует выбирать театр с большим и разнообразным репертуаром, Комаровская дала согласие ехать в Киев.

Роли Карелии (пьеса «Дачники») и Елены (пьеса «Дети Солнца») укрепили положение Надежды Комаровской в театре. До конца сезона ею было переиграно множество ролей: главная роль в «Графине Юлии» Стриндберга, жена в пьесе Германа Бара «Апостол», Марикка в «Огнях Ивановской ночи» Зудермана.

По окончании сезона, весной 1906 года, Н.И. Комаровскую пригласили на гастроли. Первой значительной работой стала роль Аглавены в пьесе Метерлинка «Аглавена и Селизетта». От спектакля у нее осталось смутное воспоминание неуверенности, что именно «так» следует играть Метерлинка, и ощущение себя чужой и неестественной в наряде из каких-то зыбких тканей тусклого цвета.

Вскоре Надежде Ивановне пришлось прервать работу в театре. Спешное заучивание ролей, бессонные ночи, постоянное нервное напряжение привели к болезни. Врачи обнаружили зачатки туберкулеза и отправили ее лечиться в Крым. Сестра А.П. Чехова, Мария Павловна, узнав из письма Ольги Леонардовны Книппер, что Надежда Ивановна в Ялте, написала, что собирается провести зиму вместе с матерью в Крыму, и предложила пожить у нее. Здесь, в доме Антона Павловича Чехова и в кругу его семьи, Комаровская прожила целый год.

Осенью 1907 года она почувствовала себя значительно лучше, тогда же получила приглашение дебютировать в театре Корша в Москве. С разрешения лечащего врача она вернулась на сцену. Для дебюта ей была предложена роль леди Уиндермир в пьесе Оскара Уальда «Веер леди Уиндермир». Из воспоминаний Надежды Ивановны:

«Первая мысль: «В чем же я буду играть?» Мой театральный гардероб был так беден, что никак не годился для аристократического дома лорда Уиндермира.

Это препятствие показалось мне настолько серьезным, что едва не поколебало принятое мною решение дебютировать. Но помощь друзей — великое дело. Надежда Александровна Смирнова в это самое время занимала в театре Корша ведущее положение и прекрасно знала, как много значат в этом театре для актрисы туалеты: ведь каждая пятница — премьеры здесь неизменно давались по пятницам — была своего рода выставкой мод, рекламой для портних и для «созданных» ими моделей. «Все мое жалование почти целиком уходит на туалеты!» — с комическим ужасом говорила Смирнова (в жизни она одевалась очень просто).

С ее помощью, опираясь на ее безупречный вкус, домашними средствами мы соорудили более или менее подходящие туалеты для моего дебюта, и я начала репетировать».

Спектакль в результате имел большой успех, дебют прошел удачно, с чем Федор Адамович Корш самолично и поздравил Надежду Ивановну.

Зимой этого же 1907 года произошло знаменательное событие — на одном из артистических банкетов Надежда Ивановна Комаровская познакомилась с художником Константином Алексеевичем Коровиным:

«В безукоризненном фраке, стройный, элегантный, он казался скорее французом, чем русским. Он сидел за столом против меня, и его глаза несколько раз изучающе останавливались на мне. После ужина он подошел ко мне. «Простите, — сказал он, — что я так пристально смотрел на вас. У вас оригинальное лицо. Если вы позволите, я охотно написал бы вас». Мы перешли в одну из ближайших комнат. Коровин подвел ко мне несколько грузного, невысокого человека с крупной характерной головой: «Мой друг, Валентин Александрович Серов. Хочу, Антоша (таково было дружеское прозвище Серова), написать портрет Надежды Ивановны, если только она согласится мне позировать». — «Соглашайтесь, Надежда Ивановна, — ласково сказал Серов. — Не так часто художникам встречаются лица, которые хотелось бы написать». Приветливость Серова и веселая непринужденность Коровина рассеяли мое смущение».

В дальнейшем разговор зашел о театре и постепенно перешел на драматургию. Большое впечатление на Комаровскую произвела многосторонность знаний больших художников, меткость и точность их критических замечаний. Когда они прощались, Константин Алексеевич попросил позволения заехать к Надежде Ивановне, чтобы сделать несколько предварительных набросков для будущего портрета.

Критика театральных постановок была основана прежде всего на собственном опыте художника Коровина. Ведь он писал не только портреты и пейзажи — велико было количество оформленных им спектаклей. Это были и декорации, и тщательно продуманные костюмы персонажей, эскизы которых он создавал в соответствии с пожеланиями самих исполнителей. На эскизах он собственноручно помечал какие ткани следует использовать при изготовлении. По его мнению рисунок костюма мог быть верно выполнен только при соответствующей фактуре ткани. Надежда Ивановна вспоминала, что «много восторженных слов благодарности высказывали Коровину артисты оперы и особенно балета за красивые, удобные сценические костюмы. Известная балерина Е.В. Гельцер не раз говорила, что только в коровинских костюмах она чувствует себя «в образе роли». Певица с мировым именем М.Н. Кузнецова-Бенуа на бесконечные похвалы исполнению роли Людмилы в опере «Руслан и Людмила» сказала: "Со мною поют коровинские краски"».

В сезоне 1908-1909 гг. в театре Корша был поставлен спектакль «Уриэль Акоста», где Н.И. Комаровская исполняла роль Юдифи. Специально для нее Константин Алексеевич выполнил три эскиза костюмов. Один рисунок Надежда Ивановна передала в дар со следующим сопроводительным текстом, но с небольшой неточностью в указании года поставленного спектакля:

«В 1910 г. в театре Корша шел «Уриэль Акоста». Я играла Юдифь. Константин Алексеевич сделал мне три эскиза костюмов. Один из них я дарю Вам, милая Люция Семеновна. Н.Комаровская 8 ноября 1934 г.»

Вскоре она стала постоянной гостьей мастерской художника Коровина у Москворецкого моста, на Балчуге. Но когда и как у Надежды Ивановны и Константина Алексеевича начался роман — никто из них в своих воспоминаниях не написал. На момент их встречи ему было 46 лет, ей 22 года. Кроме того, художник был официально женат на Анне Яковлевне Фидлер, с которой у них был общий сын Алексей. Однако, с семьей он не проживал, снимая квартиру жене и сыну, и, вероятно, оплачивая трехкомнатную квартиру Надежде Ивановне в Камергерском переулке напротив Художественного театра. Сам Коровин жил в своей мастерской, в которой всегда было многолюдно. Туда приходили художники — В.А. Серов, Н.А. Клодт, С.А. Виноградов, М.Ф. Ларионов и Н.С. Гончарова, артисты с Ф.И. Шаляпиным во главе, любители-рыболовы, коллекционеры, торговцы картинами и т.п. Константин Алексеевич был душой любой компании, радушный, гостеприимный хозяин, остроумный собеседник и великолепный рассказчик. Один из его рассказов из книги Надежды Ивановны «О Константине Коровине» приводим здесь:

«Как-то заведующий постановочной частью императорских театров потребовал от Коровина, занимавшего должность художника-консультанта, отчет за израсходованные нитки, выданные для сшивания декораций. Константин Алексеевич, зная, что это отнюдь не входит в его обязанности, ответил шутливой телеграммой: «Нити, нити, не тяните из души моей клубки». Этот ответ вызвал такое негодование упомянутого чиновника, что понадобилось вмешательство В.А. Теляковского, директора театров, чтобы погасить назревающий скандал. Коровин, рассказывая эту историю, прибавлял, что Теляковский, прочитав телеграмму, хохотал до упаду».

Владимир Аркадьевич Теляковский с большим уважением относился к Константину Алексеевичу, говоря при этом, что «Коровин в живописи — то же самое, что Шаляпин в пении, и Дирекция принципиально берет лучшее. Это суть моей деятельности, я за это отвечаю». Владимир Аркадьевич не отказывал Константину Алексеевичу даже в тех просьбах, которые были ему не совсем по душе. Не без его участия Надежда Ивановна была приглашена в труппу Малого театра:

2 марта (17 февраля) 1909 год

«Хотел я также, чтобы в Малый театр приняли бы Комаровскую — на маленький оклад. Правда, она не представляет собой особого интереса, но как образованная женщина из хорошей семьи может быть очень полезна в труппе. Я ее вызываю на завтра. Очень уж за нее просил Коровин».

Надежда Ивановна была зачислена в труппу Малого театра 1 сентября 1909 года. В театральном сезоне 1909-1910 гг. Константин Алексеевич создавал декорации и эскизы костюмов для спектакля «Мария Стюарт», а Надежда Ивановна играла роль Дарьи Михайловны Стодолищевой в комедии Е.П. Карпова «Светлая личность».

И, хотя Н.И. Комаровская и К.А. Коровин свои отношения старались не особенно афишировать, но об этой связи знали все и в Москве и в Санкт-Петербурге. Не обошлось однажды без курьеза. Анатолий Найман в книге «Рассказы о Анне Ахматовой» упоминает следующий эпизод из воспоминаний поэтессы:

«Она вспомнила передававшуюся из уст в уста в 10-х годах, если не в конце 900-х. столичную историю с известной театральной актрисой, возлюбленной художника Коровина. Он был у нее в гостях, когда без предупреждения явилась портниха Ламанова. «А это как если бы сейчас к вам домой приехал сам... — она назвала имя Диора или какого-то другого парижского модного дома, — и даже больше: она была такая одна. Тут уже было не до Коровина. Хозяйка выбежала к ней, что-то на себя накинув, и объяснила это тем, что как раз в ту минуту ее осматривает приехавший с визитом врач. Примерка очень затянулась, Коровину надоело ждать, и он неожиданно вышел в кое-как застегнутой рубашке и с незавязанными шнурками. Актриса находчиво воскликнула: "Доктор, что за шутки!"».

Впрочем, в этом был весь Константин Алексеевич. Общая знакомая Коровина и Комаровской актриса Валентина Петровна Веригина вспоминала:

Экспансивность Коровина часто заставляла его забывать обо всем на свете. Увидев в галерее Щукина картины Ван Гога, он прибежал к Н.И. Комаровской и, не поздоровавшись с сидящими в столовой гостями, прошел в соседнюю комнату. У него был до крайности взволнованный вид. Комаровская спросила, что с ним. Коровин сказал: «Ударьте меня по лицу. Я не художник… Я видел Ван Гога». Мне он тоже с восторгом рассказывал о Ван Гоге: «Простыми средствами этот мастер достигает такой выпуклости! Все его предметы можно взять. Серов, висящий рядом, кажется плоским».

«Иногда Коровин в шутку демонстрировал свою способность в живописи писать «под кого угодно», — вспоминала Комаровская, — хотя к этим «экскурсам в чужую музу» он относился очень осторожно и обыкновенно сейчас же уничтожал написанное. Только однажды он позволил себе сыграть веселую шутку с неким коллекционером картин, французом В., с которым был в дружеских отношениях. Как-то В. сказал Коровину, что ему хотелось бы приобрести какую-нибудь вещь Ю. Клевера. Мастерская Клевера помещалась рядом с мастерской Коровина, и Коровин обещал поговорить с ним и выбрать для В. хороший этюд.

После ухода В. Константин Алексеевич берет холст и пишет «под Клевера» «Оранжевый закат в зимнем лесу». Подписывается «Юлий Клевер». На другой день приезжает В., видит картину Клевера, очень доволен, благодарит хозяина и спрашивает о цене. «Разрешите ее вам подарить, — говорит Константин Алексеевич, — но с одним условием: я уничтожу подпись». В. удивлен, рассматривает картину, видит еще не просохшие краски и спрашивает: «Когда же была написана эта вещь?» — «Вчера вечером, — отвечает Коровин с невинным видом, — здесь в мастерской». Все объясняется. Но В. все же попросил разрешения взять картину как память о замечательном мастерстве Коровина. Подпись стирают, и В., довольный, уносит картину».

Первой значимой и ответственной ролью Н.И. Комаровской в Малом театре была роль Софьи в «Горе от ума». Режиссером был приглашен Лепковский, художником Леонид Михайлович Браиловский. Роли исполняли самые именитые артисты театра: Фамусов — Рыбаков, Чацкий — по очереди Садовский и Остужев, Репетилов — Южин, Хлестова — Ермолова, графиня-бабушка — Садовская, графиня-внучка — Лешковская, Наталья Дмитриевна — Яблочкина, Платон Михайлович — Рыжов, княгиня Тугоуховская — Никулина, Лиза — Турчанинова по очереди с Рыжовой. Не все актеры Малого театра, особенно «старики», принимали методику Станиславского и актеров, вышедших из его школы. Не без ехидства исполнитель роли Фамусова, К.Н. Рыбаков, заметил, что стихи читать в Художественном театре Надежду Ивановну не научили. Но много позже, навык читать стихи на сцене, обретенный ею здесь, пригодится.

Актеры Малого театра заказывали костюмы у Надежды Петровны Ламановой в частном порядке. Точно известно, что актриса Гликерия Федотова одевалась у Ламановой. Но, Надежда Ивановна Комаровская в своих воспоминаниях, к сожалению, вообще не упоминает ни одного модного дома. В этой связи утверждать, что эти модели были созданы в ателье Н.П. Ламановой, мы пока не можем.

Немало ролей было исполнено Комаровской на сцене Малого театра. Среди них она особо выделяла роль Розалинды в комедии Шекспира «Как вам будет угодно» и Бетси в «Плодах просвещения».

В конце театральных сезонов, уже с середины апреля Надежда Комаровская и Константин Коровин начинали путешествия. Вместе они объездили Ставрополье, Крым, были в курортном городе Виши во Франции. Везде, куда бы они не ехали, Константин Алексеевич писал живописные этюды и, конечно, портреты Надежды Ивановны. Писал он быстро, в два-три сеанса. Но был очень требователен к себе и без пощады уничтожал не удовлетворявшие его вещи. Однажды от уничтожения Комаровская спасла собственный большой портрет, написанный в Железноводске. Она изображена на нем сидящей на балконе в розоватого тона платье и большой шляпе с розами. Константин Алексеевич был недоволен портретом: «В лице нет сияния», — говорил он на своем своеобразном языке художника.

В августе 1911 года Дирекция императорских театров командировала Надежду Ивановну в петербургский Александринский театр играть роль цыганки Маши в пьесе Л.Н. Толстого «Живой труп». Декорации к спектаклю писал К.А. Коровин. Надежда Ивановна тщательно готовилась к этой роли, посетив даже, не без помощи друзей Константина Алексеевича, Надежду Александровну Александрову — певицу-цыганку. Но в Александринском Комаровскую ждали неприятности, о которых знал Константин Алексеевич и очень переживал. Ее появлением в театре была возмущена Мария Гавриловна Савина и вся ее компания. В городе поползли слухи, что Надежда Ивановна стала встречаться с богатым господином, да и на Теляковского она не произвела впечатления надежной женщины. Правда это или вымысел злопыхателей, мы теперь не узнаем, но выдержав всего семь спектаклей, Надежда Ивановна попросила Владимира Аркадьевича отправить ее назад в Москву и больше не выписывать для этой роли.

Вернувшись, она продолжила играть в Малом, где была вовлечена в закулисные интриги, приведшие в итоге и к расставанию с Константином Алексеевичем, и к последующему расставанию с театром. Но это лишь год спустя, а пока, летом 1912 года, Константин Алексеевич осуществляет давно задуманное — строит дачу в Гурзуфе, недалеко от домика, где когда-то жил Антон Павлович Чехов. Свою дачу Коровин назвал «Саламбо» — в честь романа Гюстава Флобера, для балета по которому он написал потрясающие декорации в Большом театре. Архитектурный план постройки дачи разработал сам Константин Алексеевич. Он любовно занимался внутренней отделкой комнат, с большим искусством сам окрашивал в нежные пастельные тона стены, стулья, столы. Занавесы на окнах, маркизы на балконах из тканей яркой окраски гармонировали с общим колоритом южного моря и зелени деревьев. Собранная Коровиным за многие годы коллекция ваз и кувшинов для цветов разместилась по комнатам.

Но прошел год, начался новый театральный сезон и новые испытания. Обо всех интригах закулисья знал и директор императорских театров, Теляковский, которого Надежда Ивановна просила, предварительно прочитав, передать ее письмо, адресованное К.А. Коровину. В дневнике Владимир Аркадьевич записал:

5 декабря (22 ноября) 1913 год

«Признаюсь, я о ней был невысокого мнения, но все же не думал, что она будет разыгрывать театральное представление с Коровиным через меня. Коровина мне очень жаль — он глубоко несчастен, ибо верил в ее любовь и жил, и работал этим. Все последние его произведения поддерживались этим огоньком влюбленности, давали ему радость и надежду, хотя, конечно, на песке построенную. Письмо Комаровской я нашел крайне нетактичным и сейчас же написал Южину, прося его передать ей, что переписку, не касающуюся службы в театре, с артистами вести не намерен. Как я ни уговаривал и ни советовал Коровину остаться в Петербурге еще день или два, он не согласился и сегодня уехал. Несомненно, что разрыв его с Комаровской будет известен всей Москве, и уже сегодня Лаврентьев приходил к Коровину узнать, что произошло, ибо получил из Москвы телеграмму, что Комаровская неизвестно куда уехала».

Как бы там ни было, уже летом 1914 года Надежда Ивановна и Константин Алексеевич отдыхали вместе в Балаклаве, где он написал еще один ее портрет:

«В Балаклаве же Коровиным был написан портрет сидящей на окне женщины. Вот что я вспоминаю об этой работе. Был конец августа. За окном темная южная ночь. Я сидела на подоконнике распахнутого настежь окна. Рядом в стакане с водой ярко алели гвоздики. В воздухе было свежо. Я накинула на плечи черную меховую куртку. Освещенная светом комнатной лампы, женская фигура на фоне листвы деревьев привлекла внимание Константина Алексеевича. Он попросил меня ему позировать. Окончил он эту вещь в два вечера».

Следующие два года прошли для Надежды Ивановны в Малом театре в постоянных интригах, что, конечно, не ускользнуло от В.А. Теляковского, решившего уволить ее из Малого театра. Будучи хорошо осведомленным о жизни одного из своих самых любимых художников, он следил и за жизнью Надежды Ивановны, которая сделала попытку повлиять на его решение:

2 марта (18 февраля) 1916 год

«Оказывается, Комаровская шантажирует по поводу своего увольнения Коровина. Выйдя 3 года тому назад замуж, она теперь подослала свою сестру — жену Лаврентьева (который, между прочим, до сих пор не отдал Коровину 300 р.), которая поймала Коровина на выставке картин и умоляла его повлиять на меня, чтобы ее сестру не увольняли, и этим бы доказал свою к ней любовь, ибо она его еще до сих пор продолжает любить. Это после всех историй с картинами, подушками и т. п. Коровин, конечно, расстроился, опять заболело сердце. Коровин ответил, что не считает себя вправе вмешиваться в распоряжения Дирекции».

Невозможно в этой истории однозначно рассудить кто прав, а кто виноват. Она хотела стать законной супругой, он не мог бросить семью и сына Алексея, который, получив отказ от возлюбленной, совершил попытку самоубийства, и, попав под трамвай, остался без одной ноги.

В 1916 году Надежда Ивановна поступила в театральную студию под руководством Евгения Вахтангова. В конце сезона Евгений Богратионович посоветовал Надежде Ивановне поступить служить в театр с большой сценой, где ей будет интересно играть. Так случилось, что она попала в Камерный театр, но и здесь, не найдя с Александром Яковлевичем Таировым общего языка, не задержалась надолго. Весной 1918 года Надежде Ивановне позвонила Мария Федоровна Андреева, и сообщила, что в Петрограде будет создан новый драматический театр. 15 февраля 1919 года Большой драматический театр открылся спектаклем «Дон Карлос», а уже в апреле Надежда Ивановна Комаровская вступила в его труппу.

Тем же годом датируются еще два ее портрета, написанные Константином Алексеевичем на его даче в Охотино.

Лишившись поддержки директора императорских театров В.А. Теляковского, который был сначала арестован, а после освобождения стал работать при железной дороге, Коровин был изгнан из Большого театра. И когда в Охотино стало слишком голодно, он с семьей уехал жить в имение Островно Вышневолоцкого уезда Тверской губернии. Там он преподавал в свободных государственных художественных мастерских на даче «Чайка». По совету Анатолия Васильевича Луначарского в 1922 году художник эмигрировал за границу и поселился во Франции, где прожил долгих семнадцать лет. Жизнь художника оборвалась внезапно — он скончался на одной из улиц Парижа от сердечного приступа 11 сентября 1939 года. Сперва Коровина похоронили на Бийанкурском кладбище. А в марте 1950 года на средства, собранные русскими парижанами, останки Коровина и его жены были перенесены на православное кладбище в Сент-Женевьев-де Буа.

Намного дольше прожила его муза Надежда Ивановна Комаровская. В Большом драматическом театре она занимала положение ведущей актрисы и являлась членом Художественного совета. Многие роли были исполнены ей в БДТ. Среди них роль Порции в спектакле «Венецианский купец» В. Шекспира (премьера в 1920 году) и Павлы Петровны Пановой в спектакле «Любовь Яровая» по пьесе К. Тренёва (премьера в 1928 году).

Снималась Комаровская и в кино. Так, например, в картине «Дворец и крепость», вышедшем на экраны в 1924 году, она играла Императрицу Марию Александровну в ее подлинном платье. В 1925 году на сцене Большого драматического театра сыграла роль Императрицы Александры Федоровны в спектакле «Заговор императрицы».

В том же 1925 году ее портрет написал Борис Михайлович Кустодиев. Из воспоминаний Надежды Ивановны:

«Мое знакомство с Борисом Михайловичем Кустодиевым относится к тому времени, когда я служила в Большом драматическом театре, где художником и режиссером работал тогда Александр Николаевич Бенуа. Однажды, при встрече со мной, он сказал: «С вами очень хочет познакомиться дочь художника Бориса Михайловича Кустодиева; она мечтает о сцене, но сомневается в своих возможностях». <...> Поздно вечером я ухожу из кустодиевского дома, очарованная радушием, гостеприимством его хозяев и какой-то особой атмосферой теплоты и любви, окружавшей Бориса Михайловича. Прощаясь со мной, он условливается о дне нашей ближайшей встречи — Борис Михайлович будет рисовать мой портрет.

Какие чудесные вечера проводила я в мастерской Бориса Михайловича, позируя ему! Чаще всего мы были вдвоем. Неторопливо, аккуратно, с любовью приготовляет Борис Михайлович все необходимое для работы. Он рисует меня в пижаме. Получилось это так: на мой вопрос, как бы ему хотелось написать меня, Борис Михайлович ответил, что охотно Написал бы меня в роли Беатриче из пьесы Гольдони «Слуга двух господ» (Беатриче — турчанка, переодетая в мужское платье). Но от этой мысли приходится отказаться: сложно брать костюм из театра. Тогда я предлагаю Борису Михайловичу позировать в пижаме. Это ему понравилось, и вот я усаживаюсь на стул и пытаюсь принять какую-то позу. Борис Михайлович недоволен: «Только не позируйте! О чем вы думаете?» — «Я думаю о том, чтобы оправдать мою пижаму», — отвечаю я. Он смеется: «Вот чисто актерский ответ. Ну давайте я вам придумаю "оправдание"». И Борис Михайлович начинает сочинять целую сцену.

Ее содержание примерно таково: к известной актрисе приходит газетный репортер. «Извините, я в пижаме, — говорит, входя, актриса, — у меня очень мало времени. Что вы хотели бы услышать?» Она присаживается, именно присаживается на стул, запомните, Надежда Ивановна, — настаивает Борис Михайлович, — не садится, а «присаживается». Меня так радует его веселый смех и возможность быть в его обществе, что я быстро соглашаюсь сделать то, что Борис Михайлович считает нужным...»

В 1929 году за выдающиеся заслуги в развитии советского искусства Надежде Ивановне Комаровской было присвоено звание заслуженной артистки РСФСР.

В 20-х годах Надежда Ивановна уже совмещала работу в театре с преподаванием в Институте сценических искусств (с 1926 года он стал именоваться Театральный техникум). В начале 1929 года главным режиссером БДТ был назначен Константин Константинович Тверской. Основная группа актеров пыталась найти пути творческого сближения с новым руководителем. Но не всем удалось. Надежда Ивановна прослужила в БДТ до 1 октября 1931 года. После она решила полностью посвятить себя педагогической работе и режиссуре. В 1932 году в Ленинградском театральном техникуме была организована национальная мастерская для студентов Коми. Работу в этой мастерской в качестве преподавателя Надежда Ивановна разделила с режиссером Яном Борисовичем Фридом. В 1936 году Коми Национальный театр заключил с Комаровской договор, согласно которому она должна была осуществить всю подготовительную художественную работу к его открытию 26 августа.

В 1939 году Надежда Комаровская присоединилась в качестве режиссера-педагога к Колхозно-совхозному передвижному театру под руководством Павла Павловича Гайдебурова. В этом театре она в последний раз вышла на сцену в качестве актрисы и сыграла роль Вассы Железновой в одноименной пьесе М. Горького. Начало Великой Отечественной войны застало Надежду Ивановну в Ленинградском театре на Литейном проспекте. Однажды утром вся труппа увидела здание театра лежащим в дымящихся развалинах. Вскоре все театры в Ленинграде закрылись. Надежде Ивановне повезло — ее эвакуировали из блокадного Ленинграда в Свердловск. И после ей пришлось пережить немало переездов и постановок в разных театрах. Да удивится дорогой читатель, но даже в суровые военные годы в Нижнем Тагиле, где Н.И. Комаровская работала над спектаклем «Русские люди» К. Симонова, был написан ее портрет художником Феликсом Самойловичем Лемберским.

В послевоенные годы основной ее профессией стало художественное чтение. Сто тридцать восемь чтецких программ создала Н.И. Комаровская. Она читала Пушкина и Лермонтова, Гюго и Бальзака, Горького и Леонова. Особенно много и успешно выступала с большими литературными вечерами.

В 1962 году художником Борисом Ивановичем Хоменко был написан ее портрет в русском костюме.

Надежда Ивановна Комаровская скончалась в 1967 году. Похоронена на Северном кладбище в Санкт-Петербурге вместе с мужем Нестором Николаевичем Загорным (1887–1969), о котором в своих воспоминаниях не написала ни слова.

Использованные источники:
🕮 Надежда Ивановна Комаровская. Виденное и пережитое: Из воспоминаний актрисы. - Ленинград; Москва: Искусство, 1965г. - 240 с.
🕮 Надежда Ивановна Комаровская. О Константине Коровине. - Ленинград : Художник РСФСР, 1961г. - 126 с.
🕮 Валентина Петровна Веригина. Воспоминания. Л.: Искусство, 1974г. 247 с.
http://teatr-lib.ru/Library/Verigina/Vospom/

🕮 Анатолий Генрихович Найман. Рассказы о Анне Ахматовой: Из кн. "Конец первой половины XX века". - Москва : Худож. лит., 1989г.
http://ahmatova.niv.ru/ahmatova/vospominaniya/najman-rasskazy/stranica-9.htm

🕮 Теляковский В.А. Дневники Директора Императорских театров. 1913—1917. Петербург / Под общ. ред. М.Г. Светаевой; подгот. текста С.Я. Шихман и М.А. Малкиной; коммент. М.Г. Светаевой, Н.Э. Звенигородской, при участии О.М. Фельдмана. М.: "АРТ", 2017
https://prozhito.org/person/1376

🕮 Н. И. Комаровская. Мои встречи с Б.М. Кустодиевым
http://kustodiev-art.ru/n_i_komarovskaya#s1