ВОСПОМИНАНИЯ О ХУДОЖНИКЕ И ДРУГЕ

Статья Н.С. Макаровой

Маленькие, такие дорогие мне отрывки воспоминаний!

В это время я узнала Веру Игнатьевну и с тех пор беспрерывно в течение всей ее жизни была связана с ней.

Помните то время? Ни материалов, ни красок, отсутствие всяких условий для того, чтобы выступить в международном соревновании. Но необыкновенный творческий подъем, желание представить как можно интересней, разнообразней комплекс одежды советского человека заставили нас проявить всю нашу творческую фантазию и с большой любовью и ответственностью взяться за трудное дело.

Впервые отчетливо и убедительно прозвучала правда нашего советского моделирования в словах Ламановой: «Модельер должен всегда знать и представлять, творя одежду для человека, три основных закона: «из чего, для кого, по какому случаю».

И вот мы задумались, — из чего?

Сразу все согласились в одном: дать свой родной национальный характер во всех современных вещах, и этот принцип мы положили в основу нашей работы.

В мыслях мелькает: русский домотканный холст, беленый, суровый, полотенца. Открываем старые сундуки своих бабушек, знакомых, друзей и неожиданно получаем огромный ассортимент панев, вышитых полотенец, домотканных льняных и шерстяных кусков, девичьих шушунов, косынок, платков и сразу намечаются большие материальные «творческие возможности». Мы начинаем творить новую молодую советскую моду.

Вера Игнатьевна отыскивает у себя список растительных красок какого-то «дедушки» и собственноручно «на буржуйке» осваивает этот первый трудный опыт. Не могу с благодарностью и с особой теплотой не вспомнить большого энтузиаста и знатока прикладного искусства Николая Дмитриевича Бартрама, который живо откликнулся на нашу просьбу и помог организовать производство таких замечательных вещей, как токарные, раскрашенные цветным лаком пуговицы и бусы, плетеные кружева, купоны одежды из льна, главным образом по эскизам Мухиной и Прибыльской, а также клетчатые и полосатые материалы, из которых мы делали модели пальто и костюмов. Помню даже, как смешно мяли черный хлеб и делали пуговицы с орнаментом, окрашенные в разные цвета.

Но какие же шляпы, отделка, из чего? И вот блестящая идея! Соломка, веревка, суровые конторские нитки очень хорошо могли бы подойти к холщовому костюму. Сказано – сделано.

Поезд подвозит нас к станции Сходня. Поле. И мы с Верой Игнатьевной до вечера собираем оставшуюся от жатвы солому, связываем ее в букеты вместе с диким щавелем, горохом, который пробуем тоже использовать в наших отделках.

Появляются из размоченного и покрашенного в разные тона гороха пояса, гармонирующие в цвете с платьем, сумочки, бусы.

Часть замечательных вышивок, снятых нами со старинной одежды, концы полотенец, плетеные пояса и другие детали, увлекшие нас своим живописным орнаментом, не вкомпоновывались в наши вещи, и тогда мы, как всегда, должны были соглашаться с Верой Игнатьевной, говорившей:

«Народные мотивы развивались на определенных материалах, свойственных эпохе (резьба по дереву, камню, ручная вышивка, ковка и чеканка). Многовековой эволюцией они максимально слились с этими материалами. Механическое же использование их для отделки новых форм, изготовленных из новых материалов, приводит не к созданию нового, а к потере всякого стиля».

И поэтому мы всеми силами старались, смотря на изумительные старые вещи талантливых рук народа, создать наш новый стиль, нашу моду. Много рисунков для вышивок по холсту, для ткачества и плетения создавала Вера Игнатьевна, сама подробнейше разрабатывая в рисунках и чертежах орнамент и колорит.

Незабываемое время, настоящее вдохновенное творчество, дружба и энтузиазм, несмотря на трудности… Хочется пожелать нашей молодежи сейчас, когда их творческой учебе представляются все возможности, — такого энтузиазма, такой любви к работе.

А какое удовлетворение мы получили, какую радость испытали, когда нас с выставки известили, что наш отдел заслужил хорошую оценку в прессе за высокое художественное качество образцов современной советской одежды, экспонированной на Международной выставке.

Мне посчастливилось постоянно видеть работы Веры Игнатьевны, и большие и маленькие, известные всем и не увидевшие свет; видела и трудности исканий, удачи и неудачи, невероятную строгость и взыскательность к себе и своему творчеству большого художника.

Она не выносила в искусстве скуки, банальности, трусости. Помню, как пробирала она меня за то, что я показала на художественном совете вещь не такую смелую, как задумала в эскизе.

Иной раз придешь к ней — она усталая, расстроенная, с запачканными глиной удивительно маленькими руками, которые всегда поражали своей кажущейся беспомощностью (трудно было поверить, что эти руки резали мужественные, огромные, смелые монументальные вещи), — и услышишь: «Не вышло — ну, ничего. Сейчас не вышло, но верю, сделаю».

И глаза, огромные, красивые, выражение которых так удалось М.В. Нестерову, как бы говорили ее любимыми словами: «Жить — это гореть». Без горения в работе она не мыслила жизни.

Я хочу хотя бы немного рассказать, как внимательно она относилась к одежде своих героев: «Одежда — это отражение в какой-то степени внутреннего образа человека». Я почти всегда присутствовала при одевании ею скульптурных вещей, при искании того или другого образа в одежде.

Очень редко кто из художников наших, особенно скульпторов, так любил и понимал и так прекрасно изображал костюм, как она. И бытовой и театральный. Очень запомнилось мне одно из ее выражений, которое она часто употребляла как совет модельерам:

«Когда строится модель, нужно непременно думать о том, чтобы человек в одежде был красиво оформлен со всех сторонам, как круглая скульптура, а не барельеф, вышедший из стены, где оформлен только перед; чтобы на него было приятно смотреть со всех точек зрения».

Никакие лекции об искусстве одежды не заменили мне до сих пор дорогого, простого собеседования с Верой Игнатьевной на тему важного, не раскрытого до конца у нас значения связи между внутренним и внешним обликом человека. А эта связь должна непременно учитываться в произведениях живописцев и скульпторов.

Одежда в любой скульптуре Мухиной всегда одно целое с образами людей. Как замечательно подчеркивает, например, одежда «Пьеты» состояние печали и горя матери. Или в памятнике Я.М. Свердлову «Пламя революции» — как выразительны складки трепещущего, словно пламя, плаща.

Мухина постоянно ставила перед собой, например, такие вопросы: во что одеть «Колхозницу», чтобы одежда ее способствовала выразительности образа (ведь важно не загорить ее лишними деталями, а подчеркнуть линиями одежды порыв, стремление вперед): в какие костюмы одеть девушек и юношей в скульптурах «Хлеб», «Море», «Плодородие», чтобы одежда зазвучала гармонично с образами, полными силы и молодости?

С каким увлечением она мечтала о красочной одежде русских князей при создании скульптуры «Юрий Долгорукий», в отделке которой хотела применить цветную эмаль. Так жаль, что этого ей не удалось сделать.

Каких замечательных линий складок добилась она в изображении женщины на планетарии в Сталинграде, одежда которой вместе с фигурой выражают покой, величие человека, зовущего к миру.

Вера Игнатьевна много работала также над театральным костюмом, проявляя в эскизах свойственное ей большое чувство декоративности, смело оперируя цветом и создавая не только одежду актера, но и давая яркую своеобразную характеристику героя театрального спектакля.

«Новые возможности, новые решения требуют новых материалов и, обратно, новые материалы требуют новых решений» — говорила Мухина. Она часто сокрушалась, что художники не очень расторопны в поисках новых материалов для своих произведений в декоративном искусстве, и всегда с радостью бралась за работу в этой области, с увлечением пробовала различные материалы, применяя своеобразную технику в их обработке. Так, я помню ее радость по поводу предложения Петра Николаевича Львова использовать для «Рабочего и колхозницы» нержавеющую сталь.

Как она была расстроена, когда все отказались из-за технических трудностей выполнить точно ее проект скульптуры, и как велика была ее радость, когда Петр Николаевич сконструировал красивый развевающийся шарф за спинами фигур, от которого скульптор не в силах была отказаться.

Мы с Сергеем Петровичем Исаковым вспоминаем нашу совместную работу на выставке пушнины в Лейпциге, где Вера Игнатьевна предложила экспонировать серебристых лис на металлической сетке, что создало очень своеобразный декоративный эффект.

В 1930 году на выставке в Дрездене впервые смело ввела она стекло в свою скульптуры «Мать».

Мухина всегда любила искать, экспериментировать. Так, она с удовольствием согласилась на наше предложение попробовать при оформлении интерьера Музея охраны материнства и младенчества соединить в одно целое, в единую органическую композицию барельеф с фреской. К сожалению, от этой замечательной работы, так же как и от фресок В.А. Фаворского и Л.А. Бруни, остались лишь воспоминания и фотографии. Они недавно срублены и выброшены на свалку.

Особенно запомнились мне встречи с Верой Игнатьевной на природе, которую она как-то особенно любила и чувствовала. Разнообразные фантастические растительные формы навевали на нее образы ее будущих произведений.

С каким увлечением, неутомимо она искала в горах в Хосте и особенно в любимой ею самшитовой роще подходящие для создания скульптурных изображений кусочки дерева «занятной, смешной формы».

Без конца мы лазили по горам, бродили по берегу моря и собирали «сырье», обрабатывали и, как она говорила, помогали ему «выйти в люди». Очень увлекалась цветами, она постоянно брала форму с них для своих стеклянных изделий. Так, один из лучших бокалов навеян глоксинией. «Как интересно выразить, а не погубить материал в вещи, найти ему родную форму» — часто повторяла она.

Интересные мысли высказывала Вера Игнатьевна о массовых видах монументально-декоративного искусства.

«Совершенно забытым видом орнаментальной обработки стен является декоративная надпись, — говорила она. Ассирия, Египет и Рим широко пользовались этим замечательным приемом. Надписи то вставлялись в отдельные картуши, то бежали по стенам, пересекая барельефы, то обшивали собой колонны и обелиски. Любознательный прохожий, привлеченный памятником или стеной, мог прочесть волнующее эпическое повествование о событиях, в честь которых было воздвигнуто сооружение...

...В наше время такие надписи могли бы сыграть громадную роль в деле увековечения героического труда народных масс, воздвигающих наши стройки коммунизма».

Во время одной из поездок по Кавказу Мухина высказала мысль, что хорошо было бы использовать горы, скалы при подъездах к городам для огромных плакатов-барельефов, мозаик, фресок, отражающих события нашей героической эпохи, и как волнующе было бы, подъезжая к пристани, любоваться огромными панно, изображающими историю жизни этого города.

«Искусство должно быть непрерывно обозреваемо, должно быть постоянно перед глазами у населения, оно должно встречать советского человека на улицах и площадях, в общественных зданиях, а не только в музеях, на отдыхе в воскресный день».

Удивительно было, что бы ни делала Мухина, монументальную ли скульптуру, или маленькую бытовую вещь, она работала как истинный вдохновенный творец. Равную силу ответственности всегда чувствовала она перед созданием любой вещи. Смело и оригинально придумывала новые формы вещей, передавая их в чертежах, рисунках и материале, и эти произведения, большие и маленькие, она всегда видела уже в ансамбле: вместе с архитектурой или с уголком природы, в интерьере или просто на столе в сочетании с другими вещами.

Вера Игнатьевна была художником-патриотом, с искренним глубоким чувством гражданского долга. Создавая статую, предмет прикладного искусства, костюм, оформляя интерьер, она помнила о том, что из всех этих вещей будет складываться понятие о нашей культуре, о советском стиле, о нашей социалистической стране.

Художник-монументалист, художник-декоратор, художник прикладного искусства. Мухина была человеком большой культуры, высоких идей и тонкого вкуса.

«Истинный художник не может творить хладнокровно, искусство наших дней должно быть вдохновенно»... И действительно, она сама была вдохновенным агитатором идей сегодняшнего дня. Она стремилась достойно оформить быт своего народа, найти современный советский стиль.

«Стиль — есть совокупность гармонических приемов данной эпохи. Поиски нового в искусстве не будут только вкладом новых тем, они неизбежно родят новые формы, как результат искренности художника к окружающему миру.

Из синтеза индивидуальных, различных, но объединенных единым духом мироощущений выкристаллизовывается стиль.

Отсюда вывод: стиль никогда не может абсолютно повториться, так как изменение общественного мироощущения неизбежно приводит к изменению стиля. Стиль — есть зеркало эпохи, это обобщение его форм».

Каждая встреча с ней открывала перед ее друзьями-художниками все новые и новые перспективы, смелые планы в декоративном искусстве. «Искусство живое, искусство действенное должно жить в современной жизни и красиво окружать человека», — говорила она.

Вера Игнатьевна всегда высказывала свою мысль с невероятной смелостью, страстностью, вдохновляя этим каждого, кто с ней работал, пробуждая в них новые мысли и чувства, убеждая, что все художники должны стараться создавать для народа красивые, удобные, дешевые вещи.

И счастье, большое счастье выпало в жизни тому, кто прошел хоть часть своего творческого пути рядом с Верой Игнатьевной Мухиной и сумел сохранить память о мудром советском художнике-патриоте, большом человеке, прочертившем твердой рукой свою линию в советском искусстве. Будем же помнить ее слова:

«Прошла пора идеологической неустойчивости, прошла пора мятущегося духа — впереди путь ясный и прямой. И таким должно быть наше искусство, оно должно быть искусством прекрасного человека, искусством сильным, искусством больших планов и больших горизонтов. Оно требует больших комплексных решений, форм простых, покоряющих своей гармонией».

Использованные источники:
🗎 Статья «Воспоминания о художнике и друге», Надежда Макарова, Журнал «Декоративное искусство СССР», М., 1958 - №8, Стр. 11-16.