ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ ЕЛИЗАВЕТА ФЕДОРОВНА

❝ Пусть на земле ничто средь зол и скорби многой
Твою не запятнает чистоту,
И всякий, увидав тебя, прославит Бога,
Создавшего такую красоту!❞

К.Р.

Елизавета Александра Луиза Алиса Принцесса Гессен-Дармштадтская и Прирейнская, (нем. Elisabeth Alexandra Luise Alice von Hessen-Darmstadt und bei Rhein) родилась 1 ноября 1864 года в Дармштадте. Она была второй из семерых детей Великого Герцога Гессенского и Прирейнского Людвига IV и Великой Герцогини Алисы — дочери британской королевы Виктории и Альберта Саксен-Кобург-Готского.

Удивительно, но сестры сохранили привычку носить одинаковые платья с детства на протяжении долгих лет. Особенно ярко эта особенность проявляется в гардеробе Виктории Алисы, которая впоследствии стала императрицей Александрой Федоровной, и Елизаветы Александры, прославленной в лике святых Русской Православной церкви под именем Елисавета Феодоровна. А в семье их ласково и коротко называли Аликс и Элла.

Титул — Великая Княгиня, и имя — Елисавета Феодоровна, Элла получила после Таинства венчания с Великим Князем Сергеем Александровичем. Их первая встреча произошла, когда маленькой Элле не было еще и года.

Великий Князь Сергей Александрович, пятый сын и седьмой ребенок Императора Александра II и Императрицы Марии Александровны (принцессы Гессенского дома), родившийся 11 мая 1857 года, был старше Эллы на 7 лет, и нянчился с ней, вовсе не задумываясь о женитьбе. Шло время, юная Элла выросла и стала «одной из красивейших женщин, когда-либо живших на свете» — вспоминал ее брат Великий Герцог Гессенский Эрнст Людвиг, — «Однажды ранним утром мы шли вдвоем по Венеции, и <…> люди <…> шептали друг другу: «O che la bella!» (итал. О, какая красивая!)».

Духовная близость будущих супругов возникла в период горьких утрат — в 1878 году скоропостижно скончалась мать Эллы, а через два года, в 1880-м, и мать Сергея. Великий Князь нашел утешение в общении с принцессой Эллой, и во многом приметил в ней сходство с горячо любимой матерью...

Прошло три года и он попросил руки своей возлюбленной. Так, носящая неофициальный характер помолвка Эллы и Сергея состоялась 6 ноября 1883 года.

Людвиг IV, отец Эллы писал Императору Александру III: «Я не колеблясь дал свое согласие, потому что знаю Сергея с детства, вижу его хорошие и приятные манеры и уверен, что он сделает мою дочь счастливой».

Получив одобрение отца Эллы, Великий Князь Сергей Александрович написал брату Павлу: «Элла, если можно, еще красивее. Мы с нею много сидим вместе; по утрам она в моей комнате, и я немного учу по-русски, что очень забавно, даже заставляю писать; между прочим, учу ее словам: «Боже, царя храни» по старой «Елке» и т.п. Мы уже гуляем одни по всему Дармштадту...».

В марте 1884 года, находясь в Дармштадте, Сергей получил приветственное письмо королевы Виктории, а спустя месяц там же встретился с ней лично. Элла заранее готовила бабушку к знакомству со своим женихом. В одном из писем она писала: «Все, кто его знает, любят его и говорят, что у него правдивый и благородный характер». После долгожданных смотрин королева окончательно одобрила выбор внучки — Великий Князь произвел на нее самое благоприятное впечатление.

Тщательно готовясь к переезду в Россию и не сомневаясь в правильности своего выбора, Элла говорила своему брату Эрнсту Людвигу: «Я жду встречи с Россией. Многие считают ее странной. А мне кажется, я полюблю ее».

Перед свадьбой и в первые годы жизни в России она с благодарностью прибегала к советам Императрицы Марии Федоровны в том, что касалось придворного этикета: «Будь добра, скажи, какое платье следует надеть к ужину, — он будет не в час, — надо ли мне быть в длинном платье или в коротком с драгоценностями? Пожалуйста, напиши ответ на другой странице и прости, что беспокою тебя такими вопросами. Всегда твоя любящая сестра Элла».

Дармштадт
7 февраля 1884 г.

🖂 «Моя дорогая кузина!
Тысячу раз благодарю за список, который Вы любезно вложили в письмо к Сержу. Вскорости я уже получу вещи. Была бы весьма признательна за сведения относительно цвета платьев — я бы ими руководствовалась, заказывая остальное приданое. В Англию надеюсь поехать весной, когда тетя Аликс обещает мне немного помочь с платьями. Право, это так мило с Вашей стороны побеспокоиться обо мне, я буду очень благодарна за помощь.
С добрыми пожеланиями дяде Саше, остаюсь, дорогая кузина, всегда преданная Вам Элла».

В мае 1884 года в сопровождении родственников принцесса Гессен-Дармштадская приехала на свою новую родину, где ее торжественно встретили члены императорской семьи, среди которых был Великий Князь Константин Константинович. Пораженный красотой Эллы, он оставил в своем дневнике следующую запись:

«<...> В Петергофе недолго пришлось ждать на станции, скоро подошел поезд невесты. Она показалась рядом с императрицей, и всех нас словно солнцем ослепило. Давно я не видывал подобной красоты. Она шла скромно, застенчиво, как сон, как мечта; с ней приехали отец, брат, старшая сестра с мужем и две младших. Третья, Ирина, тоже прелестна; вот бы невеста для Мити!» (Митя — Вел. Кн. Дмитрий Константинович, брат Константина Константиновича).

Церемония бракосочетания была назначена на 3 июня, в день когда церковь отмечала праздник Всех Святых. Накануне Император Александр III написал Сергею Александровичу:

«Будь счастлив с твоей милейшей Ella и да будет благословение Божие на вас обоих. Крепко, крепко обнимаю Тебя. Христос с вами! Твой брат Саша».

Жених и невеста принадлежали к разным вероисповеданиям, но по Российским законам от Великой Княгини не требовалось обязательного принятия Православия. Поэтому после Таинств венчания в Православной церкви было совершено богослужение по евангелически-лютеранскому обряду. Царственная невеста в венчальном платье из серебряной парчи и малиновой мантии с горностаевым мехом, с бриллиантовой диадемой и великокняжеской короной на голове, изготовленной специально для этого торжества, была ослепительно красива. Жених тоже был красив: высокого роста, стройный, белокурый, с тонкими чертами лица, красивые светло-зеленые глаза вдумчиво смотрели из-под его белесых бровей. Вместе они составляли, несомненно, прекрасную пару. В этот день Великая Княгиня получила православное имя Елисавета и отчество Феодоровна, в честь покровительницы царствующего дома Романовых Феодоровской иконы Божией Матери.

Лишь после всех торжеств, поздно вечером, новобрачные наконец-то попали в собственный дом. Это был дворец Белосельских-Белозерских, находившийся рядом с Аничковым дворцом на Невском проспекте. Прежний владелец, К.Э. Белосельский-Белозерский, испытывая материальные затруднения, продал его брату Государя в этом же году, и с той поры дворец получил название Сергиевского.

Для медового месяца Великий Князь выбрал подмосковное село Ильинское, в котором так любил проводить время в детстве. Императрица Мария Александровна завещала имение Сергею, будто предвидя, что это место станет для любимого сына и его супруги тихим и уютным гнездышком, где они спокойно смогут отдохнуть от мирской суеты.

Великая Княгиня Елизавета Федоровна быстро освоилась в Ильинском. Спустя всего 8 дней после приезда, 19 июня 1884 года, она познакомилась с графиней Зинаидой Николаевной Юсуповой (в замужестве Сумароковой-Эльстон), ставшей ей на долгие годы близкой подругой. В июле великокняжеская чета была приглашена на бал в русских костюмах в Архангельское — имение графов Сумароковых, находившееся недалеко от Ильинского. Великая Княгиня самостоятельно шила себе костюм для бала, о чем написала Императрице Марии Федоровне:

«В среду мы едем к Эльстонам-Сумароковым, там все, женщины и мужчины, будут в простых крестьянских костюмах ярких цветов. Мы с княгиней шьем себе наряды; она так добра, помогает мне кроить рубаху, что совсем не просто».

Позже о том вечере Княгиня Софья Николаевна Голицына вспоминала:

«У князя Юсупова был бал в русских простых костюмах, то есть все одевались бабами и мужиками, все должно было быть ситцевое. Костюмы эти к некоторым очень шли, но не к мужчинам, которые выглядели в них отнюдь не элегантными».

Великий Князь Константин Константинович, гостивший тогда в Ильинском, был свидетелем счастья молодоженов:

«Он [Сергей Александрович] рассказывал мне про свою жену, восхищался ею, хвалил ее; он ежечасно благодарит Бога за свое счастье. И мне становилось радостно за него и грустно за себя. Но я не завидовал ему — к чему завидовать: лучше радоваться радости ближнего». Константин Константинович, обладавший тонкой душевной организацией, восхищался Великой Княгиней исключительно как поэт: «Она так женственна; я не налюбуюсь ее красотой. Глаза ее удивительно красиво очерчены и глядят так спокойно и мягко. В ней, несмотря на всю ее кротость и застенчивость, чувствуется некоторая самоуверенность, сознание своей силы».

О чувствах Эллы можно судить по ее письмам, адресованным Императрице Марии Федоровне из Ильинского:

«Я так счастлива, так счастлива! Я не знаю, как мне благодарить Бога...».

Описывая образ Великой Княгини Елизаветы Федоровны, нельзя не отметить, что она была прекрасна не только внешне, но и внутренне. Ее мать, Герцогиня Гессенская Алиса, посвятившая значимое время благотворительной деятельности, вложила в сознание всех своих детей главный принцип христианства — любовь к ближнему.

«В свой медовый месяц Великая Княгиня изо дня в день обходила бедные избы, входила в нужды и скорби вчера еще неизвестных ей людей, старалась оказать немедленную помощь нуждающимся. Не было такой просьбы, с которой нельзя было к ней обратиться», — вспоминала матушка Надежда, последняя монахиня Марфо-Мариинской обители.

Образ Великого Князя Сергея Александровича на фоне его неповторимой супруги в глазах многих был неоднозначным, и что удивительно, порой даже среди близких родственников. Так, например, его двоюродный брат Великий Князь Александр Михайлович заявил, что «отдал был десять лет жизни, чтобы она не вошла в церковь к венцу об руку с высокомерным Сергеем».

На самом же деле Великий Князь во всем поддерживал Елизавету Федоровну не только словом, но и делом. Эрнст Людвиг писал про Сергея, что, когда «он напрягался, взгляд его становился жестким. Поэтому у людей складывалось неверное впечатление. В то время как его считали холодным гордецом, он помогал очень многим людям, но делал это в строгой тайне».

Лишь тем, кто близко узнавал Сергея Александровича, становилась понятна природа его кажущегося «высокомерия». Из воспоминаний вышеупомянутой княгини С.Н. Голицыной: «Великая Княгиня поразила всех своей красотой, манерой держаться просто и с достоинством. Она была со всеми любезна, приветлива, не могу сказать того же о Сергее Александровиче. Природная ли робость или гордость заставляла держаться его высокомерно и нелюбезно. Когда же я его больше узнала, то я убедилась, что это не надменность, а страшная застенчивость, часто ему вредившая».

Распространено мнение, что Великий Князь был весьма суров по отношению к Великой Княгине. Из воспоминаний Марии Эдинбургской, последней королевы Румынии и племянницы Сергея Александровича:

Дядя Серж часто был резок и суров с ней, как и со всеми, но он обожал ее красоту. Когда она вышла за него замуж, будучи молодой и невинной, он относился к ней как школьный учитель, и я до сих пор вижу очаровательный румянец, который заливал щеки тети Эллы, когда он ее упрекал, что бывало часто, независимо от окружения. «Mais Serge...» (Но, Серж), — восклицала она тогда, и выражение ее лица было как у школьницы, уличенной в каком-то проступке. Одно воспоминание о ней заставляет мое сердце замирать. У нее были чудесные драгоценности, и дядя Серж, боготворивший ее, несмотря на свои упреки, придумывал всевозможные причины и поводы для того, чтобы делать ей великолепные подарки. Кроме того, у нее был особый талант носить одежду, в некотором роде ее собственный. Хотя конечно, ей все шло, потому что она была высокой, стройной и невероятно грациозной, и никакие розовые румяна не могли соперничать с цветом ее лица».

Семь лет, прожитых с 1884 до 1891 года, с легкостью можно назвать самыми счастливыми в жизни Их Императорских Высочеств. Он, будучи с рождения записанным прапорщиком в 1-й (царский) батальон лейб-гвардии Преображенского полка, планировал посвятить всю свою жизнь военному делу. Она, следуя везде за ним, блистала на светских мероприятиях и официальных приемах, как того требовал придворный церемониал. Сергей и Элла старались не разлучаться ни на один день, но, если такое случалось, в оба конца неслись письма и телеграммы, пропитанные любовью, которую они не афишировали. И переписка Великого Князя с супругой и родственниками и его личные дневники дают наиболее полное представление о том, с каким трепетом он к ней относился.

Весной 1885 года Великокняжеская чета отправилась в Дармштадт навестить родственников и знакомых. Сергей Александрович решил порадовать супругу — «Тут находится хороший живописец, которому я думаю заказать портрет жены — это мой конек!». Результатом он остался доволен: «С жены писали портрет — вышло крайне недурно, что меня радует».

В сентябре того же 1885 года портрет Елизаветы Федоровны был заказан акварелисту Александру Петровичу Соколову (1829-1913) и предназначался королеве Виктории, желавшей иметь у себя изображение внучки после свадьбы. В письме к бабушке, в октябре Елизавета Федоровна сообщала:

«... Мой портрет начали писать, и я думаю, что он будет очень удачный. Сергей и я надеемся, что он Вам понравится, и мы пошлем его Вам как подарок к Рождеству и ко дню Рождения. Возможно, что Вам будет интересно знать, как меня пишут — платье из очень бледно-розового газа, много кружев, немного открытое так, чтобы была видна шея, и рукава не очень длинные. Я держу открытый зонтик в одной руке и в другой — большую белую соломенную шляпу с цветами, перевязанную розовой лентой. Все выглядит так, как будто я гуляла в саду».

Надо сказать, что примерно в это время, а именно во второй половине 1885 года, Надежда Петровна Ламанова открывает свою первую мастерскую, но с Великой Княгиней они еще не знакомы, следовательно платье выполнено в другом модном Доме.

В 1886 году Сергей Александрович и Елизавета Федоровна много путешествовали. В апреле посетили Ливадию, в мае Севастополь, лето провели в Ильинском. А в сентябре совершили паломничество в Вышенскую Свято-Успенскую пустынь и погостили в имении графа И.И. Воронцова-Дашкова в Шацком уезде. Там они имели возможность соприкоснуться с другой культурой многонациональной России, что не могло не произвести впечатление. Внимание Великого Князя Сергея Александровича привлекли костюмы местных женщин, о чем он написал Великому Князю Константину Константиновичу:

«Видели мы тоже представителей мордвы, есть по соседству и татары; у женщин своеобразный и красивый национальный костюм».

Высокий художественный вкус Сергея Александровича был отмечен многими, и касался не только произведений искусства, но и бытовых предметов, таких, например, как обычные полотенца для умывания.

В 1886 году он самолично руководил разработкой рисунка на монетах номиналом выше 25 копеек. В результате денежной реформы в оборот вошли монеты, на аверсе которых был изображен правящий Император Александр III. На сегодняшний день эти монеты являются одними из самых дорогих среди дореволюционных.

Следующий, 1887 год, начался с радостного для Великого Князя события — с 26 февраля по Высочайшему указу он занял пост командира Лейб-гвардии Преображенского полка в звании генерал-майора. С полной отдачей он занялся подготовкой новобранцев, лагерными учениями, смотрами, парадами и маневрами. Начал заботился о высоком моральном облике офицеров и об улучшении быта нижних чинов и ветеранов. Большую радость доставляло Сергею Александровичу то, что однополчане с уважением и любовью отнеслись к его супруге, ставшей первой полковой дамой.

В начале июня 1887 года Великий Князь с Великой Княгиней поехали за границу на Золотой юбилей королевы Виктории. Перед этим заехали навестить родственников в Дармштадте.

20 и 21 июня 1887 года отмечался Золотой юбилей королевы Виктории в ознаменование 50-летия ее восшествия на престол. Российского Императора на торжествах представляли Великий Князь Сергей Александрович и Великая Княгиня Елизавета Федоровна.

«Целую неделю, завершившуюся торжественной службой в Вестминстерском аббатстве, устраивались званые вечера, приемы, балы, на которых в качестве хозяйки выступала престарелая королева». На картине датского художника Лаурица Туксена (1853–1927) изображена вся семья королевы Виктории, собравшаяся в Зеленой гостиной Виндзорского замка. В центре картины сидит сама королева Виктория, в левой части картины стоит ее внучка, Великая Княгиня Елизавета Федоровна, а на заднем плане, у центрального входа, можно разглядеть Великого Князя Сергея Александровича.

Глядя на эти фотографии роскошно одетой Великой Княгини и окружающих королеву гостей праздника, может возникнуть ощущение, что дни проходили спокойно и даже монотонно. Но на самом деле их жизнь изобиловала событиями, и Елизавета Федоровна, и Сергей Александрович едва нашли время, чтобы написать весточки родственникам в Россию.

Кларенс-Хаус
13/25 июня 1887 г.

🖂 «Дорогая Минни!

Все эти дни у меня не было свободной минуты, чтобы снова написать тебе, а сегодня мы едем в Виндзор, и перед отъездом у меня будет несколько спокойных часов.<...>

Видела бы ты, как мы носимся тут целыми днями: утром и днем музеи, магазины и т.д., вечером ужины да балы, и так каждый день, пока голова не пойдет кругом, — а все-таки мне нравится!»<...>

Виндзор
14/26 июня 1887 г.

🖂 «Дорогой мой Костя, прости, что только пишу тебе — сгораю от стыда! Мы вчера сюда прибыли и проживаем в Виндзоре два дня. Я в восторге от Лондона и нашего пребывания в Англии, мы очень симпатично живем у Мари. Все церемонии благополучно прошли — было красиво, по временам меня разбирал смех. В Дармштадте провели мы очень приятно время — тихо и хорошо. В Париже три дня — жара невыносимая — бегали с женой с утра до вечера и потом в театр — забавляло все показывать жене.<...>»

Как раз в период пребывания великокняжеской четы в Англии были сделаны самые известные и красивые фотографии Великой Княгини Елизаветы Федоровны.

Кто был автором платья, в котором фотографировалась Елизавета Федоровна, можно лишь догадываться. Но оно однозначно не от Ламановой.

На этих фотографиях отделка платья Великой Княгини напоминает отделку одной из блузок Императрицы Александры Федоровны. Но это сходство ни в коем случае не является доказательством того, что эти вещи были созданы в одном ателье. Речь идет о модном доме Мадам Лаферье, который был открыт в Париже специально для королевской семьи в 1869 году.

Можно сравнивать, но утверждать то, что все эти платья, в которых позирует Великая Княгиня Елизавета Федоровна, были созданы Чарльзом Фредериком Уортом все же не будем.

С конца 1887 года великокняжеская чета начала готовиться к паломничеству на Святую землю, в Сирию и Египет. Главной целью поездки было участие в освящении храма Марии Магдалины в Иерусалиме, построенного в память покойной императрицы Марии Александровны ее детьми (архитектор Д.И. Гримм). Великая Княгиня пожертвовала в храм потир, Евангелие, воздухи и вышитый ею ковер. По мнению Михаила Петровича Степанова, адьютанта Великого Князя, сопровождавшего их в поездке, именно там произошло внутреннее обращение Елизаветы Федоровны к Православию. Также в путешествии их сопровождал художник, автор путевых зарисовок, Степан Федорович Александровский (1842-1906) — академик портретной и акварельной живописи, один из основателей Общества русских акварелистов. Перед поездкой, в 1887 году, им же был создал следующий портрет Великой Княгини Елизаветы Федоровны.

На обратном пути паломники побывали в Афинах у короля Эллинов, Георга I, где 12 ноября (нов.ст.) 1888 года Великий Князь Павел Александрович попросил руки его дочери Александры Георгиевны, которое было благополучно принято.

Затем Их Императорские Высочества направилась в Италию. А перед возвращением домой они навестили родственников в Дармштадте.

Из воспоминаний Софии Буксгевден:

«В 1888 году в семье состоялась еще одна свадьба, во дворце Шарлоттенбург, недалеко от Берлина, в результате которой обе замужние сестры вернулись в Германию. Принцесса Ирена вышла замуж за своего двоюродного брата, принца Генриха Прусского. Это был первый визит принцессы Аликс в столицу Германской империи, где она произвела настоящую сенсацию своей красотой. Осенью выход принцессы был отпразднован балом в Новом дворце, на который специально приехали из России великий князь и великая княгиня. Великая княгиня следила за каждой деталью внешности своей младшей сестры. Она была одета в белый муслин, с букетами ландышей на волосах, и, по свидетельствам современников, ею очень восхищались».

В дневнике Принцессы Алисы 21 ноября/3 декабря 1888 года появилась запись: «Элла и я фотографировались в бальных платьях».

Следующие фотографии в бальных платьях Великой Княгини Елизаветы и Принцессы Алисы были сделаны в начале 1889 года во время ответного визита родственников из Дармштадта. 18 января в Санкт-Петербург приехали Великий Герцог Людвиг IV, Принц Эрнст Людвиг и Принцесса Алиса. Здесь они провели целых шесть недель, которые стали судьбоносными в жизни двух юных сердец — Цесаревич Николай и Принцесса Алиса полюбили друг друга на всю жизнь. Выбор невесты пришелся не по душе родителям Цесаревича, но Сергей и Элла, несмотря на это, всеми силами старались помочь и поддержать влюбленных.

Вероятно, одну из этих фотографий имел ввиду Цесаревич Николай, когда писал Принцессе Алисе:

21 марта. Гатчина

🖂 «Дорогая Аликс,
Большое спасибо за твое милое письмецо, такой приятный сюрприз для меня. Оно пришло вчера вечером, когда я только что вернулся из города.
Мы с Эллой тоже слушали «Зигфрида», я его ужасно люблю, особенно мелодию птицы и огня! Теперь «Нибелунги» кончились, и, по-моему, это очень жаль. <...>
Элла подарила мне еще дивную фотографию, снятую в Царском Селе, где вы обе в бальных платьях. Я не расстаюсь с ней ни на минуту».

4 июня 1889 года в Зимнем дворце состоялась свадьба Великого Князя Павла Александровича и Греческой Принцессы Александры Георгиевны. Медовый месяц молодожены решили провести в Усове, соседнем с Ильинским имении.

В конце июня к ним присоединились Великий Князь Сергей Александрович и Великая Княгиня Елизавета Федоровна. Вместе они наслаждались каждым мгновением: катались на лодке по реке, собирали грибы, а по вечерам играли в карты и устраивали чаепития. Елизавета Федоровна писала Императрице Марии Федоровне:

8 июля 1889 г. Ильинское

🖂 «Милая Минни,
С нежными приветами от всех нас шлю тебе несколько строк с новостями нашего милого деревенского дома.

Во-первых, должна сказать о Павле и Аликс: они счастливы и веселы, как, конечно, и должны быть страстно влюбленные молодожены. <...>

Аликс, судя по всему, нравится в Ильинском. С каждым днем мы любим ее все больше и больше, но до сих пор не верится, что она жена Павла и всегда будет с нами, настолько об этом отрадно думать! <...>

Аликс нарисовала восхитительные цветы и множество птичек по моим эскизам. Я тоже занималась расписыванием своих дверей и горшков, которые мы купили на ярмарке в Петровском. Кстати, мы нашли там и чудесный ситец — нам из него сошьют два похожих платья. Мы восторгались платьями из приданного, особенно бледно-голубым, из крепдешина, с желтым кушаком — оно подходит Аликс идеально».

Великокняжеские семьи почти все лето провели в Подмосковье. Только на несколько дней отлучались в Петербург на свадьбу Петра Николаевича и Милицы Николаевны. Потом Павел Александрович и Александра Георгиевна вместе с царской семьей отправились в Данию, а Сергей Александрович и Елизавета Федоровна — в Петербург на свадьбу Анастасии Николаевны и Георгия Максимилиановича Лейхтенбергского.

23 августа Сергей и Элла снова вернулись в любимое Ильинское, где 5 сентября отпраздновали, уже ставший традиционным, день тезоименитства Великой Княгини. В этот день устраивался праздник, на который стекались старосты и крестьяне из Ильинского и других окрестных селений, которые приносили поздравления и подносили хлеб-соль от каждого селения. Их Высочества, приняв поздравления, делали крестьянам ответные подарки. В конце осени, как обычно, все воссоединились в Петербурге.

Начало 1890-го года было ознаменовано рождением двух Великих княжон, крестным отцом которых стал Великий Князь Сергей Александрович. 11 января в семье Великого Князя Константина Константиновича и Великой Княгини Елизаветы Маврикиевны родилась дочь Татьяна. А 18 апреля у Великого Князя Павла Александровича и Великой Княгини Александры Георгиевны родилась дочь Мария, в судьбе которой Сергей Александрович и Елизавета Федоровна впоследствии примут значимое участие. И о Великой Княжне Марии Павловне, и о Великой Княжне Татьяне Константиновне следует рассказать отдельно, потому что они с легкой руки Великой Княгини Елизаветы Федоровны одевались у Надежды Ламановой.

1890-й год был богат событиями. Из воспоминаний Владимира Федоровича Джунковского:

«Помимо службы в полку, приходилось очень много выезжать, сезон был какой-то особенный, я не запомню такого количества балов, обедов и вечеров. Ко всему этому присоединились и репетиции спектакля «Царь Борис», который должен был идти в Эрмитажном театре 31-го января. Спектакль этот возник по инициативе Великого Князя Сергея Александровича, который для участия в нем пригласил любителей из высшего Петербургского общества, в нем приняли участие и 29 офицеров нашего полка, в том числе и я. Из Великих Князей участвовали великие князья Сергей и Павел Александровичи и Принц П.А. Ольденбургский. Главную роль царя Бориса играл старик А.А. Стахович. Репетиции начались еще в декабре месяце, в январе они бывали чуть ли не через день... Эти репетиции бывали иногда очень забавны, и на них бывало очень весело. Режиссером был Сазонов, знаменитый в то время актер Александринского театра.

...Костюмы все были сшиты за счет дирекции императорских театров, все вновь, декорации все были также заново написаны в мастерских императорских театров. Все было устроено красиво и богато. Средств не жалели...»

Нередко данные фотографии Великого Князя Сергея Александровича датируют 1903-м годом и связывают с костюмированным балом в Зимнем дворце. На самом деле между этими событиями есть связь. Эскизы костюмов для спектакля «Царь Борис» и эскизы маскарадных костюмов для Императора Николая II и Императрицы Александры Федоровны в 1903 году были созданы одним и тем же художником — Евгением Петровичем Пономаревым.

Премьера спектакля «Царь Борис» состоялась 31 января 1890 года и имела большой успех. Великая Княгиня Елизавета Федоровна и цесаревич Николай не принимали в нем участие. Они дебютировали на сцене 27 февраля в маленьком спектакле «Евгений Онегин» по одноименному роману А.С. Пушкина. Из записок адмирала Дмитрия Сергеевича Арсеньева:

«27 февраля 1890 г. я был у Вел. Кн. Сергея Александровича на очень интересном спектакле в 4 часа днем. Вел. Кн. Елизавета Феодоровна с Цесаревичем Николаем Александровичем превосходно сыграли две сцены из «Евгения Онегина». Вел. Княгиня играла Татьяну, а Цесаревич — Онегина. Первая сцена в саду, когда Онегин отвечает Татьяне так бессердечно на ее признанье, а вторая сцена — последнее объяснение Онегина с Татьяной — Княгиней. Великая Княгиня поразила всех своей русской речью — так хорошо она выговаривала, и сыграла она с большим чувством. И Цесаревич играл с большим увлечением и искренним талантом! Это было очень мило и симпатично».

В дневнике цесаревича 3 марта появилась следующая запись:

«Возня с Евг[ением] Онегиным окончилась сегодня тем, что я поехал к Бергамаско и снялся в обоих костюмах с Татьяной во многих положениях...»

На протяжении некоторого времени после спектакля в переписке друг с другом Елизавета Федоровна и Николай Александрович обращались друг к другу, используя имена персонажей пушкинского романа.

Помимо театральных постановок, балов и приемов в то время устраивались различные благотворительные базары, целью которых был сбор средств на нужды различных заведений. Елизавета Федоровна принимала в них участие наряду с другими представителями великосветского общества, не являясь еще непосредственным организатором. Сергей Александрович нес службу в любимом полку и летом 1890 года готовился к приезду на маневры германского Императора Вильгельма II. После учений они старались проводить время вместе с Цесаревичем, Великим Князем Павлом Александровичем и его супругой.

В дневнике цесаревича Николая Александровича за июнь 1890 год фигурирует множество посещенных им за этот месяц мест. Среди них есть и Павловск, куда он ездил вместе с великокняжеской четой. Вероятно, тогда и были сделаны следующие фотографии.

В конце июля на маневры между Красным селом и Нарвой наблюдали приехавшие в Россию Германский император Вильгельм II, его брат Генрих Прусский, Великий Герцог Гессенский Людвиг IV с сыном Эрнстом. В «Московских ведомостях» писали, что 30 июля Великая Княгиня Елизавета Федоровна «верхом следила за ходом учения» 37 пехотной дивизии (в селе Александровка), на следующий день она «была верхом» на тактических учениях кавалерии и конной артиллерии (в Красном селе).

После завершения маневров Сергей Александрович и Елизавета Федоровна уехали в Ильинское, где к ним присоединились Великий Герцог Гессенский Людвиг IV с сыном Эрнстом и дочерями Алисой и Викторией Баттенбергской. Вскоре в Ильинское приехали Великий Князь Павел Александрович и Великая Княгиня Александра Георгиевна.

По воспоминаниям Владимира Федоровича Джунковского, которого также пригласили погостить, обстановка в имении хотя и была на половину официальной, но вполне радушной. Одна лишь забота мешала полнейшему ощущению счастья — это воссоединение двух любящих сердец цесаревича Николая Александровича и Принцессы Алисы. Родители цесаревича не пустили сына в Ильинское, потому что были против этого союза, а Алиса терзалась сомнениями в связи с необходимостью перехода в Православие в случае замужества с ним. Сергей и Элла делали все от них зависящее — вели долгие разговоры с Великим Герцогом Гессенским, и показали ему и всем родственникам Москву с ее святынями, которые привели Алису в полный восторг. В то время всем казалось, что вот-вот, и вопрос разрешится наилучшим образом, и жизнь станет еще прекраснее.

Однако, уходящий 1890-й год станет последним спокойным в жизни великокняжеской четы. Впереди их ждут годы нелегких испытаний и потерь, которые начнутся уже в 1891 году.

В ноябре 1890 года «Элла объявила Сергею, что после долгих колебаний, зрелого размышления, сомнений и нерешительности она заметила в себе убеждение в правоте нашей веры, и что теперь ни доводы, ни упреки, ни угрозы не могут поколебать его». Слезы радости брызнули из его глаз. Это была его победа, победа его любви. 31 декабря Элла сообщила о своем решении Царской семье. Александр III давно ждал это счастливого события, но все же эта новость оказалась неожиданной радостью. От Великой Княгини Александры Георгиевны Элла только тогда узнала, как порой Сергей приходил в отчаяние от того, что его жена не Православная.

1 января о своем намерении перейти в Православие Елизавета Федоровна пишет письма своим родственникам, в том числе отцу, прося его благословения. В ответ он написал, что искренне не понимает необходимости в смене веры, но тем не менее этот шаг не изменит его любви к своей дочери. Ответ отца огорчил Эллу, но, к счастью, вся английская родня и бабушка, королева Виктория, восприняли новость иначе, посчитав совершенно естественным, чтобы муж и жена принадлежали к одной вере.

Вскоре после решения Елизаветы Федоровны принять Православие, Александр III объявил Великому Князю Сергею Александровичу свою волю о назначении его московским генерал-губернатором. 26 февраля последовал высочайший указ Императора:

«...желая явить новое достоинство Моего неизменного благоволения к первопрестольной столице, Я повелел Брату Моему Его Императорскому Высочеству Великому Князю Сергею Александровичу стать во главе ее управления».

«Московские ведомости» писали: «Ныне Государь Император, положивший начало национальному возрождению России, признал за благо еще более возвысить значение Москвы, назначив в ней Своим представителем Августейшего Своего брата... Москва снова вступает в непосредственное и непрерывное общение с Августейшим Домом Русских Царей».

По указу 1879 года московскому генерал-губернатору были подчинены Московская, Ярославская, Тверская, Костромская, Смоленская, Нижегородская, Калужская, Тульская, Рязанская и Тамбовская губернии. Он избирался «по непосредственному благоусмотрению Императора» и фактически являлся Государственным наместником в Центральной России.

Из записок свидетеля тех событий адмирала Дмитрия Сергеевича Арсеньева:

«26 февраля 1891 года Великий Князь Сергей Александрович был назначен Московским Генерал-Губернатором. Первое известие об этом распространилось во время бала в Зимнем дворце. Тут был и Князь Владимир Андреевич Долгоруков, Московский Генерал-Губернатор, и мне было жалко на него смотреть. Ему эта смена была жесточайшим ударом, и он умер летом этого же года. Сколько мне известно, главною причиною его смещения было допущение в Москву множества евреев, которых, говорят, набралось там совершенно противозаконно до 40 000. Говорят, что об этом было доведено до сведения Государя через правителя канцелярией Кн. Долгорукова — Владимира Константиновича Истомина, который, не желая нести более ответственности за таковое отступление от закона, отказался от своего места и переехал в Петербург, где ему дали место редактора «Правительственного вестника». <...>

Одним из главных требований Государя было изгнанье жидов из Москвы, и Вел. Князь с первого шага должен был начать проводить в неуклонное исполнение, что он и сделал. Понятно, какой гвалт это подняло в жидовском мире и всем, что к нему прикасается и ему служит! Какая ненависть и вражда в этом мире поднялась против Вел. Князя, и какие клеветы, сплетни и пасквили против него стали распространяться! Но он все выдерживал с непоколебимою стойкостью, хотя в душе ему не могло быть необидным все эти клеветы и обвинения, когда он был одушевлен самыми лучшими намерениями.

В вопросе о жидах, полагаю, что он разделял общее мнение большинства русских, т.е. при глубоком сожалении о том безвыходном и тяжелом положении, в котором находятся жиды в России, они были вполне убеждены, что невозможно вывести их из этого положения и распустить по всей России, ибо это значило бы отдать жидам на разоренье и съеденье Русского народа и всей России! Середины — увы! — тут нет, и из двух зол надо выбирать меньшее. И так как первая и святая обязанность Царя — оберегать свой Русский народ, то нельзя было иначе и действовать относительно жидов, как то повелел Государь Александр III, и великий Князь Сергей Александрович был убежденным и добросовестным исполнителем Царской воли».

Это известие застало великокняжескую чету врасплох. Великая Княгиня пишет отцу из Петербурга:

«Дорогой папа!

Вы хорошо сможете понять, как великая доброта Саши и его доверие тронули нас. Но мы не можем и представить себе, какие большие перемены может принести нам жизнь в будущем. После семи долгих счастливых лет нашей супружеской жизни, которую мы провели с нашими дорогими родственниками и друзьями здесь, в Петербурге, теперь мы должны начать совершенно новую жизнь и оставить нашу уютную семейную жизнь в городе. Мы должны будем сделать так много для людей там, и в действительности мы будем играть роль правящего князя, что будет очень трудным для нас, так как, вместо того чтобы играть такую роль, мы горим желанием вести тихую личную жизнь. Я думаю, что Сергей даже более опечален, чем я, так как он надеялся остаться в полку еще на один год... Офицеры действительно такие милые. Они так преданы ему, и мысль о том, что мы оставим Павла... Вы знаете, как Сергей всегда жил для своего брата, обращаясь с ним скорее как с сыном. Он имеет такое глубокое любящее сердце... Это ужасно тяжело для моего дорогого Сергея; он побледнел и похудел. Как бы я желала взять его сейчас в Дармштадт, чтобы он смог отдохнуть. Они никогда не оставят его в покое; он удвоил свою работу, и наша жизнь в Москве не будет являться отдыхом, так как мы должны будем всегда находиться в Москве... Волосы поднимаются дыбом, когда подумаешь, какая ответственность возложена на Сергея... староверы, купечество и евреи играют там важную роль... Теперь все это надо привести в порядок с любовью, твердостью, по закону и с терпимостью. Господь, дай нам силы, руководи нами, так как все это будет таким трудным и тяжелым...

После Пасхи мы переезжаем в Москву... Утешение для нас то, что нас ожидают там с открытыми объятиями и что жители Москвы очень лояльны и радуются, встречая брата Императора в своем городе. Я также надеюсь, что смогу помогать немного Сергею. Я буду стараться исполнять отлично все то, что выпадет на мою долю...»

13 апреля 1891 года, субботу перед Вербным Воскресением, Элла назовет для себя «Великим днем». В маленькой домовой церкви Сергиевского дворца духовником Их Величества протопресвитером Иоанном Янышевым был совершен обряд присоединения Великой Княгини к Православию. В храме присутствовали лишь самые близкие люди. Царь благословил невестку иконой Нерукотворного Спаса, украшенной драгоценными камнями, на обратной стороне которой была надпись: «Вербная суббота. 14 апреля 1891 г.». А на Страстной неделе она совершила еще одно заветное желание — причастилась Святых Таин вместе с дорогим Сергеем в Великий Четверг.

Принятие Православной веры Елизаветой Федоровной облегчило перемену вероисповедания младшей сестре Алисе, что сделало возможным ее брак с Наследником Российского престола.

На Пасху состоялось назначение Великого Князя Константина Константиновича командиром Преображенского полка. В конце апреля прошла торжественная передача полка новому командиру, что, конечно, сильно огорчало Сергея Александровича.

5 мая Москва встречает своего нового генерал-губернатора с супругой. В первую же неделю Сергею Александровичу необходимо было заняться самой ответственной и почетной обязанностью — подготовкой к визиту Императора Александра III, собиравшегося посетить французскую промышленно-художественную и Средне-Азиатскую выставки. Кроме этого, надо было входить в текущие дела, знакомиться с Москвой. Вместе с Елизаветой Федоровной они объехали все уезды Московской губернии. Куда бы они ни приезжали, их везде встречали с радушием. Но на душе у Сергея Александровича было тяжело. Обилие внимания и узнаваемость мешали стать полноценным хозяином там, где ранее он был только гостем. И Великий Князь решает гулять по Москве с наступлением сумерек, спасавших его от еще одной летней напасти — духоты, которую ему трудно было выносить, так как от матери он унаследовал предрасположенность к заболеваниям дыхательных путей.

В конце лета Великий Князь и Великая Княгиня едут на долгожданный небольшой отдых в Ильинское. К ним присоединяется семья Павла Александровича, жена которого находилась в положении. И ничто не предвещало беды, но судьба готовила нанести свой первый жесточайший удар именно здесь, в любимом Ильинском. Вечером 5 сентября, в день тезоименитства Елизаветы Федоровны, Великая Княгиня Александра Георгиевна пожаловалась на боли в желудке. Утром, 6 сентября прошла первая атака судорог с потерей сознания, тогда с позволения ее супруга было начато досрочное родоразрешение. На свет появился мальчик, которого тотчас же крестили, опасаясь его внезапной смерти. Великий Князь Павел Александрович нарек сына Димитрием. Шесть дней его мать была на грани жизни и смерти, но врачам так и не удалось ее спасти. 12 сентября Великая Княгиня Александра Георгиевна скончалась. В результате вскрытия было обнаружено распространившееся воспаление почек, более известное как нефропатия беременных.

Трудно даже описать каким для всех это стало ударом. Великий Князь Павел Александрович не мог смириться с утратой и не мог смотреть на своего новорожденного сына. Врачи решили, что для восстановления сил и духовного равновесия, ему необходимо поехать на отдых за границу. Уезжая, он оставил своих двоих детей на попечение Сергею Александровичу и Елизавете Федоровне, ставших заботиться о них, как о родных. Ежедневно Сергей Александрович отправлял брату отчет о том, как он ловко купает и пеленает маленького Дмитрия, о том, как растет и играет старшая сестренка Мария. При первой же возможности они покинули Ильинское, перебравшись на время в Александрийский дворец в Нескучном саду.

В результате засушливого лета 1891 года 25 губерний Империи поразил сильнейший неурожай, который стал причиной страшного голода. По решению Сергея Александровича был открыт «Комитет для сбора пожертвований и для распространения их между местностями, пострадавшими от неурожая». В члены комитета были приглашены митрополит Московский и Коломенский Иоанникий, графиня А.А. Олсуфьева, княгиня Н.Б. Трубецкая, В.Е. Черткова, Е.П. Ермолова, А.Н. Стрекалова, П.П. Боткин и другие. Председательницей Комитета стала Елизавета Федоровна. Великий Князь пытался привлечь к сбору средств московскую аристократию и купечество, но встретил лишь непонимание и даже сопротивление. Тогда было решено устроить благотворительный базар в фойе Большого театра с помощью Дамского комитета Российского общества Красного Креста, председательницей которого тоже была Елизавета Федоровна. Сергей Александрович и сам принял непосредственное участие в подготовке, о чем написал брату Павлу:

«Средняя большая зала вся завалена вещами для базара — есть прелестные вещи — между прочими рамки из разных материй от Сапожникова — это моя выдумка».

Сергей Александрович имел в виду Владимира Григорьевича Сапожникова, сооснователя фирмы «Братья А. и В. Сапожниковы», занимавшейся производством тканей из шелка. Из парчовых тканей фирмы братьев Сапожниковых были созданы, например, коронационные платья Императриц Марии Федоровны (1883 г.) Александры Федоровны (1896 г.), а также священные одежды, в которых православные священнослужители совершали церемонии Коронации Императоров Александра III и Николая II. На этом список, разумеется, не ограничивается.

Мать братьев Сапожниковых, Вера Владимировна (урожденная Алексеева), приходилась родной сестрой отцу Константина Сергеевича Станиславского (Алексеева) — создателя знаменитой актерской системы и сооснователя Московского Художественного театра. Появлению на свет МХТ предшествовало открытие в 1888 году Общества искусства и литературы Константином Сергеевичем Станиславским, Александром Филипповичем Федотовым, художником Федором Львовичем Соллогубом и оперным певцом и педагогом Федором Петровичем Комиссаржевским. Вышеупомянутый известный русский актер и режиссер Московского отделения Императорских театров Александр Филиппович Федотов (1841—1895) был мужем выдающейся русской актрисы Гликерии Николаевны Федотовой (1846—1925).

Общество искусства и литературы за период своего существования несколько раз переживало тяжелые времена. После ухода А.Ф. Федотова Общество оказалось в безвыходном положении. Но две актрисы Малого театра Гликерия Николаевна Федотова и Надежда Михайловна Медведева «сами, без всякого приглашения, явились в Общество. Первая в течение двух лет помогала безвозмездно своим трудом, вторая — советом. <...> При новом упадке заинтересовалась делом модная в то время в Москве великая княгиня Елизавета Федоровна. Ее имя дало популярность падающему делу и средства для его продолжения», — писал К.С. Станиславский.

Великая Княгиня заботилась обо всем, что касалось развития и сохранения музыкальной и театральной культуры. С ее участием был создан приют для престарелых театральных деятелей, подготовлены съезды Театрального общества и бенефисы выдающихся актеров. С февраля 1892 года под ее покровительством состояли Московское Филармоническое Общество и при нем музыкально-драматическое училище. Но главным своим предназначением она считала все же помощь самым незащищенным слоям населения. Так, 17 января 1892 г. был высочайше утвержден устав Елисаветинского благотворительного общества, покровительницей которого стала Великая Княгиня Елизавета Федоровна. Общество было призвано помогать родительницам законных детей в тех случаях, когда по нищете, болезни и по другим причинам они не могли кормить и оставить у себя своего новорожденного ребенка. В тот же день было принято под покровительство Великой Княгини Общество распространения практических знаний между образованными женщинами. Тогда же Сергей Александрович принял решение об устройстве в Ильинском родильного приюта в память о Великой Княгине Александре Георгиевне. Закладка здания состоялась в мае 1892 года.

В феврале, когда Их Императорские Высочества только начали радоваться завершению реконструкции генерал-губернаторского дома на Тверской улице, их ждало новое несчастье.

22 февраля из Дармштадта было получено известие, что у отца Елизаветы Федоровны случился удар. Вместе с Великим Князем они срочно выехали к нему. Застав его еще живым, и веря в его полное выздоровление, они провели несколько дней с ним. Но, увы, сердце Великого Герцога Гессенского Людвига IV не выдержало и 1 марта (по ст. стилю) он скончался.

Сергей Александрович должен был вернуться к своим обязанностям в Россию, поэтому вскоре уехал, а Елизавете Федоровне он предложил остаться, чтобы поддержать родных сестер и брата. Эта разлука стала для Сергея и Эллы самой продолжительной с момента их свадьбы. На протяжении всего времени они писали друг другу письма и телеграммы, в которых Елизавета Федоровна интересовалась делами Комитета помощи пострадавшим от неурожая, рассказывала о том, как проводит время и старается отвлечься. 13 марта Елизавета Федоровна начала заботится о траурном одеянии, которое ей предстояло носить в течение года. Великому Князю она пишет:

«<...> Я заказала пару красивых черных платьев у Фрэнкса, модели которых были совершенно прекрасны по цветам, и это именно те платья, выполненные в очаровательном сочетании оттенков, которые вам бы понравились.<...>».

В этом же году Великий Князь и Великая Княгиня закладывают еще новые благотворительные учреждения: Елизавета Федоровна — приют для бедных детей в посаде Малая Вишера Новгородской губернии при Петровском Обществе вспоможения бедным, состоявшем под ее покровительством, Сергей Александрович — корпус на сто кроватей для неизлечимо больных мещан при Покровской мещанской Богадельне.

В начале лета великокняжеская чета отправилась в паломничество по верхней Волге. Они посетили Ярославль, Романов-Борисоглебск, Рыбинск, Углич и Ростов. Осенью они отправились за границу, чтобы навестить бабушку в Англии и родственников в Дармштадте, совершив перед этим путешествие по Италии.

Приехав в Дармштадт, Сергей Александрович решил заказать портрет Елизаветы Федоровны художнику Фридриху Августу фон Каульбаху (1850—1920), знаменитому в первую очередь своими мечтательными портретами.

Великий Князь Сергей Александрович в письме брату Павлу писал о портрете:

«Большой портрет жены Каульбаха здесь и готов — он очень хорош, по-моему, немножко идеализирован, и поэтому сходство немножко хромает, хотя, по-моему, прелестен. Что поразительно хорошо — это одна голова в профиль — и похоже, и мило».

Фридрих Август фон Каульбах создал еще несколько портретов Великой Княгини, свидетелем чего был ее брат Великий Герцог Эрнст Людвиг, который потом вспоминал:

«Когда Каульбах в 1892 г. писал ее портрет, он сделал семь эскизов головы в натуральную величину. Но ни один из них не передавал полностью красоты Елизаветы, и он в отчаянии сказал: "Ее красота — самое сложное из того, что мне приходилось писать, художник не в силах изобразить такого изящества"».

Но один из портретов Великому Князю очень понравился:

«Каульбах сделал одну головку жены в профиль — это до того поразительно похоже и хорошо, что просто прелесть, — действительно превосходно».

В начале января 1893 года у Великого Князя Сергея Александровича намечалось важное событие — открытие Дворянского собрания, сопровождавшегося по традиции балом и двумя ответными вечерами у себя для дворян. Великая Княгиня Елизавета Федоровна, находясь в трауре по отцу, долго сомневалась, стоит ли принимать участие в этом мероприятии. Решившись, наконец, поддержать супруга и оказать почтение обществу, она советуется с Императрицей Марией Федоровной об уместности ее присутствия на балу. Подробности были описаны Сергеем Александровичем в письме брату Павлу:

«Жена решилась поехать на бал дворянского собрания — она телеграфировала Минни — ответ был самый encourageant (фр. одобрительный), даже более того — предписано быть в белом платье. Все это сегодня вечером — народу гибель, дворян съехалось как никогда, думаю быть в гусарском. По-видимому, все тронуты решением жены. Завтра у нас снова громадный вечер».

Княгиня Мария Александровна Васильчикова писала Великому Князю о слухах вокруг прошедшего бала:

«Сегодня от одного только что приехавшего из Москвы много слышала о Вас, о Вашей изысканной любезности, о чарах и красоте Великой Княгини. Ваше появление с Великой Княгиней на Дворянском бале произвело фурор. Рассказывали мне, как Вы просто и приятно принимаете, когда Вам представляются».

Владимир Федорович Джунковский был свидетелем бала и оставил подробную запись в своих воспоминаниях:

«Бал в Дворянском Собрании, данный депутатским собранием, напомнил мне большие придворные балы в Николаевском зале Зимнего Дворца. Было удивительно красиво и изящно. Великий Князь был в белом ментике Лейб-Гвардии Гусарского полка, который при его статной фигуре замечательно шел к нему, Великая Княгиня была изумительно хороша в белом бархатном платье с Екатерининской звездой. Когда они вошли в зал, музыка заиграла полонез. Проходили четыре раза; первый круг Великий Князь шел с женой и.о. Губернского Предводителя дворянства Кн. Трубецкой, Великая Княгиня с Губернским Предводителем. После полонеза Великая Княгиня, будучи в трауре по отцу, тотчас уехала, Великий же Князь оставался еще некоторое время, обходя залы, разговаривая с дворянами».

Можно ли говорить о том, что описываемое платье было сшито в ателье Надежды Петровны Ламановой? С одной стороны да, так как согласно ее прошению о присвоениии звания Поставщицы, дамские наряды для Великой Княгини она создавала с 1893 года. С другой стороны, в документе не указан месяц и никаких упоминаний в письмах и дневниках о Надежде Петровне в связи с созданием этого платья нет. Как нет и точных сведений о знакомстве Великой Княгини Елизаветы Федоровны с Надеждой Петровной Ламановой. Но все указывает на то, что знакомство произошло при непосредственном участии кавалерственной дамы Александры Николаевны Стрекаловой (1821—1904).

Ее имя встречается и в письмах и дневниках Великого Князя Сергея Александровича, где он пишет, что они вместе обедают и причащаются в одном приходе. Кроме того, она была членом Комитета помощи пострадавшим от неурожая, и стояла за прилавком на базаре, устроенном великокняжеской четой в фойе Большого театра. Это было не единственным вкладом А.Н. Стрекаловой в благотворительную деятельность. В 1893 году Александра Николаевна учредила общество «Московский муравейник», помогавшего беднейшим женщинам путем предоставления им работы. А попечительницей школы кройки и шитья она назначила как раз Надежду Петровну Ламанову. С этого момента начнем смотреть на гардероб Великой Княгини внимательнее, не забывая о том, что она продолжала выезжать в Европу, где могла приобретать себе одежду.

Осенью 1893 года Великий Князь Сергей Александрович и Великая Княгиня Елизавета Федоровна поехали через Петербург в Англию, потом в Дармштадт и посетили Париж. Готовясь посетить шотландский замок Балморал, Сергей Александрович еще в августе начал заботиться о теплой одежде для себя:

«Выписал Henry в Москву для платьев — нужно из толстой материи — в Шотландии будет, вероятно, собачий холод».

Из Европы они приехали сначала в Гатчину, а затем вернулись в Москву, где 6 ноября отметили день помолвки, обменявшись подарками:

«Утром жена дала мне прелестные запонки avec moonstone (фр. с лунным камнем) — я ей ancienne dentelle de Venice (фр. старинное венецианское кружево) — 10 лет благословенного дня нашей помолвки! Господи благослови! <...>»

На следующих двух фотографиях Великая Княгиня позирует в платье, лиф и рукава которого украшены кружевом, выполненном в технике ретичелло или ретичелла. Характерным для этого вида старинного игольчатого кружева является узор в виде сочетания кругов, треугольников, квадратов с арчатыми или зубчатыми краями.

В Метрополитен музее хранится коллекция венецианских кружев, которые можно сравнить с теми, что использовались в наряде Великой Княгини. Лишь в порядке гипотезы можно говорить о том, что платье создано в ателье Надежды Петровны Ламановой, так как никаких подтверждений этому нет. Но в пользу предположения говорит довольно смелое использование старинных кружев в современном для того времени платье, и то, что в 20-е годы XX века при создании новой советской моды Надежда Петровна с легкостью будет создавать платья из старинных вышитых полотенец.

12 декабря на балу у Надежды Веригиной Великая Княгиня блистала в платье, которое привезла из Парижа, о чем в письме брату Павлу подробно сообщает Великий Князь Сергей Александрович:

«Итак, вчера le bal poudre de Nadine Veriguine. Жена была в розовом (новом парижском платье), напудренная прическа a la Pompadour — шло ей удивительно, и она была прелестна, веер твой с ландышами; я в гусарском. Прибыли в начале 11 часа, приглашенных было не слишком много; les plus laides etaient les mieux en poudre (фр. самые уродливые были напудрены лучше всех). Жена сегодня весь день была в пудре — ей очень идет».

Сложно однозначно сказать имеет ли отношение к описанному балу платье, в котором Великая Княгиня позирует на фотографиях 1893 года. Платье было создано по последней моде, когда в обиход вернулись, бывшие популярными в начале XIX столетия, пышные рукава жиго (gigot mouton — фр. бараний окорок).

Через месяц, 16 января 1894 года у Надежды Веригиной состоялся еще один бал. С наибольшей долей вероятности, платье для этого бала Великая Княгиня Елизавета Федоровна заказала у Надежды Петровны Ламановой. Во-первых, фасон платья выполнен в стиле ампир (фр. style Empire — «имперский стиль»), пик моды на который приходился на первую треть XIX века. Следовательно, в конце XIX века платье такого фасона могло быть создано исключительно на заказ, чем и славилась Надежда Петровна Ламанова, учитывающая пожелания, телосложение и даже характер своих клиенток, тогда как другие Дома высокой моды сначала придумывали платья, предлагали их, а потом подгоняли по фигуре. Во-вторых, внимательно рассмотрев платье, отметим, что оно двухслойное — нижний слой, чехол, скорее всего атлас, а верхний — тюль, украшенный вышивкой. Этот прием нередко применялся Надеждой Ламановой, доказательством чего могут быть платья Императрицы Александры Федоровны, хранящиеся в настоящее время в Государственном Эрмитаже. Любопытным является и тот факт, что что ателье Н.П. Ламановой, располагавшегося с 1890 года в доме Фишера по адресу Большая Дмитровка, 11 находится недалеко от генерал-губернаторского дома на ул. Тверской, 13. Совсем рядом, на Тверской, располагалось и фотоателье Даниила Михайловича Асикритова, в котором были сделаны фотографии.

Сергей Александрович пишет брату Павлу и М.А. Васильчиковой о тщательной подготовке к балу, и о том как все прошло:

«Меня подбили надеть костюм на бал Веригиной, и я уже с Жуковским комбинировал костюм Дожа, что могло бы быть очень недурно и прилично, но жена вдруг решила, что это совсем лишнее, и что на этот бал мне не следует костюмироваться — с женской логикой не следует спорить — ce que femme veut — Dieu le veut — и я повинуюсь. (фр. Чего хочет женщина — того хочет Бог)».

«Совсем забыл описать Веригинский бал; было совсем мило. Жена была очень просто одета en costume de bal empire — шло ей удивительно. (фр. в бальном костюме в стиле ампир)».

«Костюмированный бал Nadine удался отлично — были премиленькие костюмы, и молодежь танцевала кадриль со старинными pas — жена была очень мила dans une: robe «ампир» blance avec conraue de roses — прелесть. Наш большой бал сошел очень удачно, хотя было ужасно много народу. (фр. в белом платье стиля «ампир» с венком из роз)».

В этом же платье Великая Княгиня позировала художнику Франсуа Фламенгу (1856—1923), специально приехавшему в Ильинское писать ее портрет в июне 1894 года. Сергей Александрович сообщал Великому Князю Павлу Александровичу:

«Прибыл Flameng — все решили насчет портрета жены «ампирный» — Flameng всем симпатичен, но он собирается две недели у нас жить. Он кажется удивлен жить в такой простой деревенской (с его точки зрения) обстановке».

Художнику пришлось прерывать работу над портретом в связи с простудой Елизаветы Федоровны, и он отправился в Архангельское, портретировать княгиню Зинаиду Николаевну Юсупову. Сын княгини, Феликс Юсупов, в мемуарах писал:

«Художник Франсуа Фламенг, будучи с визитом в Архангельском, был этим буквально потрясен. Он был так восхищен, что сказал матери, прощаясь: "Обещайте мне, княгиня, что, если моя карьера художника кончится, вы позволите мне быть в Архангельском почетной свиньей!"».

Перейдя к событиям июня, мы пропустили важный и долгожданный эпизод из жизни Принцессы Аликс Гессенской и цесаревича Николая II — их помолвку, которая состоялась 8 (20) апреля 1894 года в день бракосочетания Великого Герцога Эрнста Людвига и принцессы Эдинбургской Виктории Мелиты (в семье ее называли Ducky [англ. душка]).

Великая Княгиня Елизавета Федоровна продолжила помогать своей сестре принцессе Алисе и ее будущему супругу цесаревичу Николаю. Ее забота распространялась на все сферы жизни августейшей четы: устройство комнат в Зимнем дворце, помощь в выборе украшений у знаменитых ювелиров Рене Лалика и Фаберже, забота об обучении сестры русскому языку, для чего даже отправила в Дармштадт свою учительницу Е.А. Шнейдер. Наверняка она же позаботилась и о гардеробе будущей Императрицы, часть которого уже в 1894 году была заказана у Надежды Петровны Ламановой.

Приезд Принцессы Аликс Гессенской в Россию омрачен трагедией — 1 ноября, в день рождения Великой Княгини Елизаветы Федоровны, в Ливадийском дворце в мир иной отошел Император Александр III. Весь Двор на целый год должен был погрузится в траур, но свадьбу было решено не откладывать. На следующий день после смерти Императора, Принцесса Алиса приняла Православие и стала благоверной Великой Княгиней Александрой Федоровной. Уже 22 ноября Александра Федоровна примеряла свое подвенечное платье, которое создавалось для нее в мастерской Ольги Бульбенковой из парчи вышеупомянутой фирмы братьев Сапожниковых. 26 ноября, в день рождения Императрицы Марии Федоровны, в церкви Спаса Нерукотворного Образа в Зимнем дворце Император Николай II обвенчался с Великой Княгиней Александрой Федоровной.

Великий Князь Сергей Александрович и Великая Княгиня Елизавета Федоровна начинают служить своему новому Государю с полной отдачей. В день тезоименитства Николая II, 6 декабря, Сергей Александрович был назначен членом Государственного совета. В этот же день в Москве состоялось открытие общины сестер милосердия Российского общества Красного Креста в честь Иверской иконы Божией Матери. Великокняжеская чета примет на себя звание попечителей, но вскоре Елизавета Федоровна будет считать Иверскую общину «своей», а потом станет председательницей Московского Дамского Комитета Красного Креста.

Начало 1895 года для Великого Князя и Великой Княгини проходило в бесконечных заботах, они должны всюду успевать — различные съезды, благотворительные базары, юбилеи разного рода учреждений, открытие школ и выставок.

Лишь летом появляется возможность отдохнуть в Ильинском. В середине лета Сергей Александрович и Елизавета Федоровна отправляются за границу в город-курорт Франценсбад, славящийся грязевыми ваннами и лечебными водами. Великой Княгине требуется пройти курс лечения, так как по свидетельству фрейлины Веры Владимировны Шебеко (урожд. Клейнмихель) у Елизаветы Федоровны были больные почки, поэтому во время долгого стояния за прилавками благотворительных базаров у нее сильно отекали ноги.

«На днях у меня был парикмахер, он обезжирил мне волосы, теперь они совсем светлые и чистые. А еще посоветовал употреблять меньше хинина, так как от него волосы темнеют. Вообрази, употребляя этот лосьон, он заметил, какими чистыми стали пальцы: по составу это почти в точности жидкость, которой его жена очищает мне ногти. Если этим пользоваться постоянно, в конце концов можно совершенно обесцветить волосы, они будут как солома, вот почему, как он сказал, довольно одного раза в несколько лет, тогда это не повредит натуральному цвету. Сейчас они выглядят изумительно чистыми и так хорошо вьются, что я хочу сняться на карточку, пока они снова не испачкались от поездки по железной дороге, жары и испарины».

«19 ноября Царское. ...заходили к Ducky — она подарила жене une robe en crépon noire peinte par elle avec des orchidées mauves — ravissant (фр. черное платье из крепона, расписанное ею сиреневыми орхидеями — восхитительно)».

Осенью 1895 года Императрица Александра Федоровна просила сестру побыть с ней перед и после родов первенца. Великий Князь Сергей Александрович уезжает в Москву исполнять свои обязанности генерал-губернатора. Возобновляется их переписка:

«Мой дорогой Серж! Сердечное спасибо за весточку, что я получила вчера вечером, — всегда обнаруживаю их перед ужином... Материи необыкновенно хороши, я бы хотела розовую с ландышами, ведь у меня нет ни одного нового розового платья — только синее, белое, лиловое, желтое, зеленое. Там есть ещё серебристая в полоску, дивной красоты, ну да, когда ты приедешь, мы можем перерешить, если тебе не понравится узор…»

Ни подарок Виктории Мелиты (Ducky), ни письмо Елизаветы Федоровны Сергею Александровичу про ткани на платья не остались без внимания. В феврале 1896 года Великий Князь писал брату Павлу, что его «жена рисует белые лилии на платье для Ducky — очень мило выходит». Может ли это значить, что платье для Виктории Мелиты создавала Надежда Ламанова, а Великая Княгиня продумывала эскиз? Вполне такое можно допустить, если принять во внимание воспоминания Великой Княжны Марии Павловны младшей, которая много лет спустя с восхищением описывала Елизавету Федоровну, и приоткрывала тонкости рождения идей для нарядов:

«Тетя Элла — великая княгиня Елизавета Федоровна — была старшей сестрой императрицы Александры Федоровны и одной из самых красивых женщин, каких я когда-либо видела в жизни. Она была высокой и хрупкой блондинкой с очень правильными и тонкими чертами лица. У нее были серо–голубые глаза, на одном из которых было коричневое пятнышко, и это производило необычайный эффект.

Даже живя за городом, тетя много времени и внимания уделяла своему внешнему виду. Она сама разрабатывала фасоны большинства своих нарядов, делая эскизы и раскрашивая их акварельными красками, и они замечательно смотрелись на ней, подчеркивая ее индивидуальность. Дядя, у которого была страсть к драгоценным камням, дарил ей много украшений, и она всегда могла выбрать то, что сочеталось бы с ее одеждой. <...>

Из переодевания к обеду она устраивала настоящую церемонию, которая требовала много времени. Призывались камеристки, горничные и гофмейстерина. Батистовое белье с кружевами уже лежало наготове в корзине с розовой атласной подкладкой. Ванна была наполнена горячей водой, пахнущей вербеной. В ней плавали лепестки роз.

Готовых косметических средств в России в то время почти не было. Думаю, что тетя никогда в жизни не видела румян и очень редко пользовалась пудрой. Искусство пользования косметикой было неведомо русским дамам в ту пору, даже великим княгиням. Тетя Элла сама готовила лосьон для лица, смешивая огуречный сок и сметану. Она не позволяла летнему солнцу касаться кожи и всегда выходила на улицу в шляпе с вуалью и шелковым зонтиком с зеленой подкладкой.

После того как камеристки и горничные снимали верхнюю одежду, в которой она была днем, тетя запиралась в туалетной комнате одна. Отобранные чулки, обувь, нижние юбки и все другие предметы одежды согласно сезону были аккуратно разложены, и возле них ожидали служанки. Из соседней комнаты доносился плеск воды. Приняв ванну, тетя надевала корсет и открывала дверь. Тогда проворно подходили горничные, причем каждая занималась своим делом.

Когда процесс одевания был завершен, тетя внимательно оглядывала себя — обычно с удовлетворением — в трехстворчатом зеркале, установленном так, чтобы она видела себя со всех сторон. Последние поправки она делала собственноручно. Если наряд не удовлетворял ее по какой-либо причине, она снимала его и требовала другой, который примеряла с тем же вниманием и терпением.

Одна из горничных делала ей прическу. Ногтями тетя занималась сама. Они у нее были удивительной формы, очень плоские и тонкие, далеко выступающие над кончиками пальцев.

Когда маникюр был сделан, вечернее платье надето, наступала моя очередь участвовать в ритуале. Тетя говорила мне, какие драгоценности она собирается надеть, и я шла к застекленным шкафчикам, похожим на витрины в ювелирном магазине, и приносила то, что она выбрала. <...>

После прогулки мы обычно пили кофе на балконе. К нам сюда приходила тетя после часовой прогулки в одиночестве. Дядя просматривал газеты, а тетя — английские иллюстрированные журналы или французские журналы мод. Она вырезала из них то, что ей нравилось или привлекло внимание, и собирала вырезки в альбомы, используя их при разработке своих туалетов».

Очевидно, что, наблюдая за увлечением любимой жены, Великий Князь не мог проигнорировать ее письмо, упомянутое выше, и решил сделать ей подарок в виде платья, заказав его у Надежды Петровны Ламановой. Об этом он сообщает в письме брату Павлу в январе 1896 года:

«...Вчера у меня была конференция у Маруси Б. (Прим.: Мария Петровна Белевская) с Ламановой насчет розового трена для жены с дивными кружевами. Это сюрприз».

Платье было готово в апреле, и Великий Князь описал его чуть подробнее:

«Вчера я поднес жене трен розовый с чудными кружевами испанскими 17-го столетия — вышло вполне удачно и жене очень понравилось».

О том, что из себя представляют испанские кружева, можно судить по музейным экспонатам, хранящимся, например, в Государственном Эрмитаже и в Метрополитен Музее.

Из немалого количества просмотренных фотографий к данному описанию подходят два образа Великой Княгини в платьях с кружевным воротником. Один из образов Елизаветы Федоровны в платье без рукавов Гессенский государственный архив Дармштадта датирует 1903 годом.

Очевидно, что кружевной воротник был съемным, а значит мог быть комбинирован и с другим туалетом. Как раз как на следующей фотографии, датированной 1899 годом, Великая Княгиня Елизавета Федоровна позирует в платье с рукавами, которое украшают те же кружева, что и на фотографии 1903 года.

Казалось бы, невозможно, чтобы Великая Княгиня носила один и тот же наряд на протяжении нескольких лет, однако из воспоминаний князя А.В. Оболенского следует обратное:

«Бал открывался вальсом; танцы следовали один за другим и горячим пуншем в стаканах, которым обносили всех приглашенных, заканчивался бал. Огромное количество цветов из Ниццы увозили с собой дамы, а Великая Княгиня Елисавета Федоровна, считаясь с материальным положением некоторых семей, по своей необычайной скромности и деликатности, появлялась в платьях, с которыми мы были знакомы еще в прошлые годы».

Носили ли в тот же период времени в Париже платья с кружевами? Да, в музеях можно увидеть такие платья, включая творения Дома Чарльза Уорта. После смерти Чарльза в 1895 году создавать моду и управлять Домом стали его сыновья Гастон и Жан-Филипп. Рассматривая хранящиеся в Метрополитен музее экспонаты, невозможно не обратить внимание на схожесть одного лифа, созданного в Доме Уорта, и фотографии Великой Княгини Елизаветы Федоровны.

Возвращаясь к событиям 1896 года, нельзя не упомянуть церемонию Коронации августейшей четы, которая состоялась 14 (26) мая в Москве. Все должно было пройти на высочайшем уровне, поэтому была организована Коронационная комиссия во главе с Н.Н. Бером. Великому Князю Сергею Александровичу было поручено контролировать доверенное монахиням Ивановского монастыря вышивание коронационного трена для Императрицы Александры Федоровны и пелены, которую Император Николай II должен пожертвовать на мощи Преподобного Сергия после Коронационных торжеств.

В то же время в Новодевичьем монастыре Великой Княгине Елизавете Федоровне вышивали зеленый трен, в котором она появилась в Грановитой палате Московского Кремля в дни Коронационных торжеств:

«Обедали в 7 ч. Со всеми — в 9 ч. На куртаг — красиво, народу пропасть — было семь полонезов — я участвовал в трех — жарко — сидел с дамами в Грановитой палате — жена очень хороша в светло-зеленом трене, шитом в Новодевичьем монастыре».

Всего через день, 18 (30) мая, пышные Коронационные торжества были омрачены страшным трагическим событием — произошла Ходынская катастрофа. Император Николай II записал в этот день в дневнике:

«До сих пор все шло Слава Богу, как по маслу, а сегодня случился великий грех. Толпа, ночевавшая на Ходынском поле, в ожидании начала раздачи обеда и кружки, наперла на постройки, и тут произошла страшная давка, причем, ужасно прибавить, потоптано около 1300 человек!! <...>»

По словам очевидца, около 6 часов утра, «толпа вскочила вдруг как один человек и бросилась вперед с такой стремительностью, как если бы за нею гнался огонь... Задние ряды напирали на передние, кто падал — того топтали, потеряв способность ощущать, что ходят по живым еще телам, как по камням или бревнам. Катастрофа продолжалась всего 10-15 минут. Когда толпа опомнилась, было уже поздно».

Великий Князь, полагая, что всю ответственность понесет обер-полицмейстер А.А. Власовский, и подумать даже не мог, что всю вину возложат на него. Враги, добиваясь смещения Великого Князя, заклеймят его — «Князь Ходынский». Младшие великие князья Михайловичи во главе с Великим Князем Александром Михайловичем единодушно требовали немедленной отставки Великого Князя Сергея Александровича и прекращения коронационных торжеств. Не поддержали генерал-губернатора и друзья, любимейший брат Великий Князь Павел Александрович и друг детства Великий Князь Константин Константинович. Императрица Мария Федоровна приняла сторону министра двора И.И. Воронцова-Дашкова и поддержала «требование» Михайловичей об отставке Великого Князя Сергея Александровича. Рядом осталась жена, которая его поняла, и вместе с ним прошла через это испытание. Ее саму обвинили в том, что она влияет на императрицу Александру Федоровну. В обществе начали злословить о «двух сестрах».

Обер-прокурор Святейшего синода К.П. Победоносцев убедил царя не отменять торжества, высказав следующее: «Публичное признание ошибки, совершенной членом императорской фамилии, равносильно умалению монархического принципа». Эту же позицию занял Великий Князь Сергей Александрович, чего ему не могли простить. Но несмотря на все злые обвинения, он вместе с царской четой и своей женой будет посещать больницы, навещая и поддерживая раненых. Через полгода великокняжеская чета откроет в Москве городское убежище для ходынских сирот. Приют будет находиться под покровительством Императрицы Александры Федоровны и под попечительством Великой Княгини Елисаветы Феодоровны.

«...Необходимо признать, что его (прим.: Великого Князя Сергея Александровича) в эту тяжелую минуту спасла Великая Княгиня Елизавета Федоровна, которая как бы совершенно переродилась. Прежде ее в Москве тоже недолюбливали. При свойственной ей застенчивости она оставалась очень далекой от жизни <...> а ее застенчивость принимали за гордость и неприступность. После разразившейся беды она стала совсем другой, начала усиленно ездить по приютам и другим учреждениям и проявила столько доброты и ласки, снисходительности и любви к людям, что не только очень скоро завоевала всеобщие симпатии, но даже повлияла в значительной мере на изменение отношения широких общественных кругов к ее супругу».

Почти целый год продолжались интриги и пересуды, направленные против Великого Князя Сергея Александровича. Конец «ходынскому делу» в апреле 1897 года положил сам Император Николай II, отправив в отставку министра Двора И.И. Воронцова-Дашкова вопреки воле матери, но к большой радости великокняжеской четы. Приложенные усилия недругов тем не менее оставили свой след на репутации Великого Князя, навсегда связав его доброе имя с ходынской катастрофой.

Летом 1896 года, сразу после Коронационных торжеств, августейшие супруги и великокняжеская чета провели некоторое время вместе в Ильинском, после чего разъехались в разные места. Великому Князю и Великой Княгине необходимо было снова поехать на лечение в Франценсбад, а Императору Николаю II и Императрице Александре Федоровне предстояло длительное путешествие по странам Европы.

23 сентября 1896 года королева Виктория превзошла по длительности правления своего дедушку Георга III, но все торжества по этому поводу отложила до 1897 года, приняв решение совместить их с бриллиантовым юбилеем. В начале октября царская чета встречается с великокняжеской в Дармштадте, где 3-го числа австрийский живописец Генрих фон Ангели начал писать портрет Императрицы Александры Федоровны, предназначенный королеве Виктории в качестве подарка на день рождения.

На портрете Александра Федоровна позирует в белом кружевном вечернем платье с длинным сотуаром из жемчуга и желтыми розами на груди. Времени чтобы написать портрет других членов семьи не было, поэтому Елизавета Федоровна заказала свой портрет другому мастеру, выбор которой весьма интригует, поскольку художница-самоучка Екатерина Иеронимовна Висковатова была связана с враждебными императорской семье революционными группами, одна из которых убьет мужа Великой Княгини девять лет спустя. Екатерина Иеронимовна, урожденная Корсини (1838-1911) вошла в историю как первая слушательница Бестужевских курсов. Она была замужем за биографом М.Ю. Лермонтова — Павлом Александровичем Висковатовым (1842-1905).

В каком модном ателье было выполнено роскошное, искусно украшенное причудливым узором платье, и по какому случаю было надето — пока неизвестно. Потому что 1897 год был для Их Высочеств годом балов, приемов, визитов и путешествий. В тот год Россию посетили Австрийский император Франц-Иосиф, Германский император Вильгельм II, Французский президент Феликс Фор, Сиамский король Рама V Чулалонгкорн и Йоркский архиепископ Вильям Маклаган.

Один из самых ярких вечеров, описанный Великим Князем Сергеем Александровичем в письмах брату Павлу Александровичу и племяннику Императору Николаю II, прошел 16 февраля 1897 года у Сумароковых-Эльстон:

«Сейчас едем на бенефис Рославлевой, а оттуда на ужин и пляс у Сумароковых. Жена будет genre Tanagra — греческий костюм и прическа — мило выходит».

«У Сумароковых были очень оживленные плясы; жена послала Аликс рисунки «des tetes» (головок) — это было очень удачно и красиво. Жене шло очень старинный греческий костюм и прическа a la Tanagra».

Иллюстрацией образа, восхитившего Великого Князя, может служить одна фотография Елизаветы Федоровны с прической и платье в греческом стиле.

Возможно, фотография Великой Княгини была сделана несколько позже 1897 года, тогда же, когда Великий Князь Сергей Александрович принял решение сфотографировать все экспонаты своей редкой коллекции древнегреческих терракотовых статуэток из Танагры в Беотии IV в. до н.э.

В июне Великий Князь Сергей Александрович и Великая Княгиня Елизавета Федоровна представляли Российский Императорский Дом на бриллиантовом юбилее королевы Виктории по причине того, что Императрица Александра Федоровна находилась в положении. Она родила вторую дочь, Татьяну, как раз тогда, когда Великокняжеская чета находилась в Париже, куда они заехали по пути в Лондон. Как и десять лет назад, Великую Княгиню Елизавету Федоровну в Лондоне запечатлел фотограф. В этот раз фотографировала ее Элис Хьюз, ведущий лондонский фотограф-портретист, специализировавшаяся на снимках модных женщин и детей.

Вернувшись в Россию, у Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны не было времени на отдых, так как в конце июня они принимали в Москве одного из самых великих королей Сиама — Чулалонгкорна, он же Рама V. Специально для короля были приготовлены подарки:

«Мы ему подарили очень богатые две материи от Сапожникова и портсигар с эмалью от Овчинникова — он видимо был тронут и прислал нам: мне золотой портсигар, а жене золотую вазу — все сиамской работы — грубо, но оригинально. <...>

Он много здесь накупил у Фаберже, Овчинникова и особенно у Сапожникова, где он приобрел материи на 10 т[ысяч] р[ублей], со слов Д[митрия] С[ергеевича]. <...>

Король непременно потребовал de faire un groupe de famille (фр. сформировать семейную группу) — мы, конечно, согласились, и я предписал Асикритову быть в Кремле, в Зимнем садике сегодня в 2 ч. Мы с женой прибыли, и снимались несколько раз — Король между женой и мной — остальные кругом — право, наслаждение <...>».

Примерно в это время были сделаны следующие фотографии Великой Княгини с ее фрейлиной Екатериной Николаевной Козляниновой (Китти).

Елизавета Федоровна позирует в русском придворном платье и комплекте украшений, который был ей подарен Великим Князем Сергеем Александровичем на свадьбу. Парюра, то есть набор ювелирных украшений, подобранных по качеству и виду камней, состояла из тиары, ожерелья, серег и корсажного украшения.

1898 год считается годом основания знаменитого Московского Художественного театра. И это событие произошло не просто не без участия Их Императорских Высочеств, но и можно сказать благодаря им. Первое упоминание о том, что Великий Князь и Великая Княгиня посетили спектакль, в котором играл Константин Сергеевич Алексеев (ставший знаменитым под псевдонимом Станиславский), встречается в переписке Сергея Александровича с братом Павлом 12 февраля 1897 года:

«В понедельник мы наслаждались, слушая «Уриэль Акоста», игранная Алексеевым (дв[оюродный] брат бывшего головы) — мастерски играют — ensemble чудный — и в сцене синагоги мороз по коже пробегает; мы в антракте ласкали всех актеров. Они еще будут играть на днях Шекспира — тоже с благотв[орительной] целью».

Прошел почти год и Великая Княгиня задумала поставить спектакль в генерал-губернаторском доме, распределив роли между любителями из великосветского общества. В их числе были княгиня З.Н. Юсупова, князь В.Н. Голицын и князь П.М. Волконский, секретарь Великого Князя камергер Н.А. Жедринский, фрейлина Е.Н. Козлянинова, камергер А.П. Корнилов, товарищ прокурора Московской Судебной Палаты И.Л. Томашевский и М.В. Томашевская, жена Московского обер-полицмейстера С.С. Трепова, адъютант Великого Князя А.А. Стахович, солист Большого театра В.Ф. Гельцер, а также ученики Музыкально-драматического училища и артисты-любители из Общества искусства и литературы.

Режиссерами-постановщиками Великая Княгиня пригласила выступить Константина Сергеевича Алексеева и Владимира Ивановича Немировича-Данченко, который впоследствии вспоминал:

«Раза два в год генерал-губернатор должен был делать большой прием обществу. В эту зиму великая княгиня задумала вместо обычного раута дать в своем доме спектакль, в котором бы участвовали любители из высшего общества. Ей очень нравился спектакль Алексеева «Потонувший колокол», она смотрела его чуть ли не два раза. То ли она прослышала об устанавливавшихся между мной и Алексеевым близких отношениях, то ли это было случайно, но она просила как раз его — Алексеева, и меня помочь ей в этом спектакле. Вести с нами переговоры она поручила адъютанту великого князя, полковнику Алексею Стаховичу… Спектакль вышел очень удачным и оказался первой зарницей нашего будущего театра».

Были поставлены сцены из «Евгения Онегина» А.С. Пушкина, комедия Альфонса Доде «Лилия», две картины из оперы А.Ю. Симона «Песнь торжествующей любви» (либретто по новелле И.С. Тургенева), 1-й акт пьесы Э. Ростана «Романтики» (1894). Пьесы и костюмы утверждала сама Великая Княгиня. Премьера была назначена на 11 февраля, поэтому подготовка началась еще в начале января.

Великий Князь, довольно сдержанный обычно, на этот раз не скупился на эмоции и в красках описывал брату Павлу все, что касалось постановки спектакля:

«Вчера и сегодня весь день идут репетиции пьес и право теперь совсем недурно; самый театр замечательно красивый, декорации тоже; занавес и драпировки Empire (фр. ампир) желтый и mauve (фр. сиреневый) цвета с орлами ампирными наверху. Франц[узская] пьеса совсем вышла поэтичная un vrai Watteau (фр. настоящий Ватто) с Зинаидой. Марина Томаш[евская] — Татьяной замечательно хороша. Стахович поет хорошо, а Софья Серг[еевна] Т[репова] прелестно. Жена ужасно трудится. Завтра генеральная репетиция, а в среду само представление…».

«…Вчера первое представление нашего любительского спектакля под видом генеральной репетиции: 150 чел. — всяких слоев — разные старушки и находящиеся в трауре. Успех был полный, и я должен сказать, что хорошо сошло — le tout tellement elegant (фр. все так элегантно) — декорации и освещение идеально милы; пальму первенства получили — «les Romanesques» — Зинаида было амурно мила — все вместе прямо картина Watteau — так и просится на веер! Жаль, что ты это не видишь…

Вечером само представление. Пригласил я самых молодых и красивых купчих, в виде исключения! У меня эмоции за актеров!..»

Четырьмя молодыми купчихами, которых в виде исключения пригласил Великий Князь, были: Лидия Григорьевна Щукина, Маргарита Кирилловна Морозова, Елена Кирилловна Вострякова и Анна Петровна Боткина.

В начале весны, с 2 по 17 марта Великие Князь Сергей Александрович и Княгиня Елизавета Федоровна провели в Петербурге. 7 марта в помещении Михайловского дворца был торжественно открыт Русский музей имени императора Александра III, ставший первым в России государственным музеем русского искусства. Одним из экспонатов Русского музея в наше время является скульптурный портрет Великой Княгини Елизаветы Федоровны, созданный «русским итальянцем» Паоло Трубецким. Работу над статуэткой он начал в мае 1898 года в Москве. Сергей Александрович как раз застал самое начало работы, вернувшись из путешествия по Волге с целью посещения подотчетных ему губерний:

«<...> Здесь застал чудесную погоду. Жену всячески ваял и рисовал Трубецкой, которого ты знаешь — «итальянец», — и очень не дурно все это выходит».

В Третьяковской галерее находится акварельный портрет Елизаветы Федоровны работы того же мастера.

Образ Великой Княгини, отраженный в скульптурном и акварельном портретах Паоло Трубецкого, напоминает фотографии, где она с Императрицей Александрой Федоровной позируют в почти одинаковых платьях с боа, держа в руках похожие зонтики.

Следующий пример демонстрирует схожесть, но не идентичность платьев сестер. Вернее даже юбок, так как лифы совершенно разные. На фотографии Императрицы Александры Федоровны, изображенной в полный рост, мы видим юбку, расшитую бисером, искусственным жемчугом и стразами.

Аналогичный туалет имелся и в гардеробе Великой Княгини Елизаветы Федоровны, где юбка почти полностью идентична, но лиф другой — без рукавов. Это платье Елизаветы Федоровны работы мастерской Августа Бризака находится в собрании Государственного Эрмитажа.

Нельзя сказать, что сестры Елизавета Федоровна и Александра Федоровна всегда носили похожие платья, когда были вместе. На следующей фотографии платья абсолютно разные.

Их Императорские Высочества также внесли значительный вклад в создание Музея изящных искусств имени Александра III (в настоящее время Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина). Инициатива его создания принадлежит русскому ученому-историку, отцу поэтессы Марины Цветаевой, Ивану Владимировичу Цветаеву. Председателем комитета по устройству музея стал Великий Князь Сергей Александрович. 17 августа 1898 года состоялась закладка будущего здания на Колымажном дворе — месте недалеко от Кремля, которое безвозмездно выделила Московская государственная дума. Император Николай II пожертвовал из казны 200 тысяч рублей. Великие князья Сергей и Павел Александровичи внесли пожертвования, специально выделив их для зала «Парфенон», в честь почившей Александры Георгиевны, супруги Павла. После смерти Великого Князя Сергея Александровича, так и не увидевшего открытие музея в 1912 году, созданию Музея активно способствовала Елизавета Федоровна. Благодаря ее ходатайству в Думу государство приобрело и передало Музею на вечное хранение уникальную коллекцию предметов древнеегипетского искусства, принадлежавшую В.С. Голенищеву-Кутузову. Ассирийский зал (сейчас зал №2) в музее был сооружен в честь Великой Княгини Елизаветы Федоровны на средства Степана Алексеевича Протопопова (1846-1916).

Осенью того же года Их Императорские Высочества отправились за границу на два месяца. Посетив Вольфсгартен, Мюнхен и Дармштадт, неделю пробыли в Париже, где обошли все магазины. Поэтому на следующем снимке Великой Княгини Елизаветы Федоровны, сделанной французским фотографом-портретистом шведского происхождения Отто Вегенером, может быть платье от одного из Парижских Домов Высокой моды. Если увеличить изображение этого, на первый взгляд невзрачного платья на сайте источника, можно увидеть, что оно переливается и мерцает благодаря множеству блесток, которыми расшито.

В январе 1899 года, перед и после поездки в Готу на серебряную свадьбу Саксен-Кобург-Готского Герцога Альфреда и Марии Александровны, Великий Князь Сергей Александрович и Великая Княгиня Елизавета Федоровна гостили в Царском селе.

Сергей Александрович и Елизавета Федоровна не могли и представить, какие неприятные события их ожидают по возвращении из поездки. В феврале 1899 года начались широкомасштабные студенческие волнения, охватившие Москву, Петербург, Киев, Харьков, Одессу, Варшаву, Ригу. Поводом послужил разгон полицией толпы студентов Петербургского университета, расходившихся 8 февраля после сорванного ими празднования 80-летия учебного заведения. Студенты были недовольны жестоким с ним обращением представителями полиции и начали требовать «гарантий личной неприкосновенности». Запрос студентов о расследовании поддержали министр финансов С.Ю. Витте и министр юстиции Н.В. Муравьев. Противниками выступили министр народного просвещения Н.П. Боголепов, обер-прокурор К.П. Победоносцев, министр внутренних дел И.Л. Горемыкин. Император Николай II принял сторону, советовавшую назначить расследование. Великий Князь Сергей Александрович сокрушался в письме к брату Павлу, не разделяя решения Императора:

«...А я вот 24 часа уже нахожусь под гнетущим впечатлением повеления Государя Ванновскому сделать расследование о студенч[еских] беспорядках. На мой взгляд, это величайшая ошибка, и кто мог посоветовать такую вещь?!!!! Это прямо преступная подводка, но как мог Ники снова ей поддаться? Нечего себя обманывать. Это опасная уступка общественному мнению; раз встать на этот путь, трудно удержаться, и мы быстро полетим в пропасть. <...>

Скажу прямо, что при таком шатком режиме сил нет служить, руки опускаются и теряешь всякую охоту и энергию. Какое это «самодержавие»? Оказывается, что служишь общественному мнению, а не Государю! Друг мой, я в таком угнетенном состоянии, что сказать тебе не могу. Где сила, где воля — все к черту; расшатываются все основания — одним словом, "la révolution d'en haut!" (фр. революция сверху) <...>»

Назначение комиссии по расследованию дало лишь временное успокоение в студенческой среде. Вскоре студенты вернулись к своим требованиям. В результате всех их арестовали и выслали из Петербурга. Но страшный механизм уже был запущен. Исключенные и высланные студенты составили основу будущих революционных партий. Среди них был и И.П. Каляев, будущий убийца Великого Князя Сергея Александровича.

4 апреля 1899 года в залах Российского Благородного Собрания открылся благотворительный базар, подготовка к которому началась еще в декабре прошлого года. Как писал «Московский листок», «Главное внимание публики привлекали, конечно, столы Их Императорских Высочеств, где продавались разные очень изящные рукоделия, между которыми, под небольшим портретом Государыни Императрицы Александры Феодоровны, находились Собственноручной работы Ее Величества разные отделанные материей вазочки, cache-mouchoir и т.п. вещи, а также вещи Великой Княжны Ольги Александровны и Великой Княгини Елизаветы Феодоровны, которые покупались нарасхват, так что через несколько минут по открытии продажи, почти все эти драгоценные, по происхождению, souvenir'ы были раскуплены и унесены публикой. Находившаяся здесь же, у своего стола Великая Княгиня многим из публики Собственноручно отдавала приобретенные вещи. Рядом со столом Великой Княгини, за круглым столом, под большим китайским зонтиком, у торговли зонтиками, находился Его Императорское Высочество Великий Князь Сергей Александрович, принимавший также участие в продаже. Стол Его Высочества, где по очень недорогим ценам, и притом, по счастью, из рук Его Высочества можно было получить очень изящный зонтик, осаждался дамами, приобретавшими зонтики нарасхват. <...>

Массою публики осаждался также и незатейливый деревенский сарайчик, где под руководством кавалерственной дамы А.Н. Стрекаловой был устроен пасхальный базар. здесь по очень доступным ценам и очень охотно покупались публикой пасхальные яйца, игрушки и разные рукоделия Сергиевского дома трудолюбия. <...>».

Да, в «Московском листке» нет информации об участии Надежды Петровны Ламановой в благотворительном базаре. Однако из другого источника стал известен интересный факт, который на сегодняшний день является первым обнаруженным примером создания Надеждой Петровной сценических костюмов для актрис в частном порядке. В письме своей жене 9 сентября 1899 года Александр Иванович Сумбатов-Южин пишет, что Гликерия Николаевна Федотова заказала себе платья у Ламановой для роли в его пьесе «Закат», премьера которой состоялась 05 ноября 1899 года в Малом театре.

Пьесу смотрели Великий Князь Сергей Александрович с супругой Великой Княгиней Елизаветой Федоровной:

«<...> Мы два вечера подряд провели в театре. «Закат» тяжелая вещь, но разыграно бесподобно — Федотова и Садовская поразительно хороши! Т.е. лучше, право, сыграть невозможно <...>».

А вот пьеса «Дядя Ваня», поставленная К.С. Алексеевым (Станиславским) Великому Князю 25 ноября не понравилась, он даже назвал ее нудной.

Всю зиму, начиная с осени, Сергей Александрович страдал от непрекращающегося кашля. Страстную седмицу и пасхальные дни в начале 1900 года царская семья провела в Москве, что потребовало от Великого Князя, как от принимающей стороны, огромных физических и душевных сил. Решив удивить царей, Их Императорские Высочества задумали устроить необыкновенный обед, на котором был и громадный стол с павлинами и лебедями, русский и цыганский хор, балалаечники, оперный хор во главе с Ф.И. Шаляпиным, и, конечно же танцы. Последние были представлены костюмами пяти эпох. Организацией занималась сама Великая Княгиня Елизавета Федоровна:

🖂 «<...> Теперь она с утра до вечера занята танцами пяти рус[ских] эпох и костюмами — возня форменная, но дамы положительно это обожают — хлебом не корми, а подавай им коптеть над материями, рисунками, костюмами...»

Подробности Великий Князь Сергей Александрович описывал в письме:

🖂 «<...> Начался I период Владимирский, с хороводом при звуках заунывной хоровой былинной песни, петой Синодальным хором. Археологические костюмы очень понравились.

За сим 2-ой пер[иод] Московский, царский — русская пляска, в дивных боярских платьях — Зинаида отличилась — тоже гр-ня Клейнмихель с Шаблыкиным, некоторые девицы.

Потом 3 пер[иод] Петровский, ассамблейный la pavane — вошли при звуках Преображ[енского] марша: молодежь танцевала премило. Костюмы очень типичны.

За сим 4 период Екатерининский — менуэт — пять пар вышли при звуках «Славься сим Екатерина». Из знакомых тебе дам Аня Иловайская (Адлерб[ерг]) — кн. Гагарина (Хомякова) все красивые — великолепно одеты — с фрейлинским шифром Екатерины, который я скопировал у Алексея.

И наконец 5 пер[иод] Александровский — empire 20 пар вошли под звуки полонеза Козловского «Александр, Елисавета, восхищаете Вы нас». <...> Из мужских костюмов были: два лейб-гусара, два преображенца, I кавалергард, I кон.гвардеец, 2 сумских гусара и 2 черниговских драгуна — все точные мундиры [18]12 года. Начали с общего вальса, за сим отдельными номерами в пар шесть или четыре: экосез, мазурка, полька и кончили общим вальсом из «Евг. Онегина». Дамы были премилы в своих простых, бальных, ампирных платьях... <...>

Успех был фантастический, и этот обед надолго запомнился всем участникам.

Через несколько дней после торжества Великая Княгиня Елизавета Федоровна писала вдовствующей Императрице Марии Федоровне о необходимости отдыха:

🖂 «Мы после дня рождения Сержа едем во Франценсбад, так что будем лишены удовольствия тебя видеть. Но я хочу немного подлечиться после зимнего нездоровья, и для Сержа, который отвезет меня туда и пробудет две недели, это тоже будет отличным отдыхом, ведь за последние недели он исхудал и побледнел от нервного напряжения — невзирая на радость от их приезда, ответственность была очень велика. И потом, он всю зиму кашлял. Я останусь подольше, самый короткий курс лечения — четыре недели».

Решение о поездке во Франценсбад было, видимо, внезапным, но учитывая состояние здоровья, необходимым. Однако это решение привело к неприятному казусу, описанному в дневнике последнего директора Императорских театров Владимира Аркадьевича Теляковского:

«Великий Князь Сергей Александрович и Великая Княгиня Елизавета Федоровна обещали приехать на два дня в Ярославль, но так как числа 7, 8, 9-е им были неудобны, то торжества перенесли на 9, 10-е и 11-е. Весь Ярославль к этому готовился, даже сделали себе платья. Город заказал серебряное блюдо, отделывали дом губернатора, словом, потрачено было немало денег и трудов на прием Великого Князя. За несколько дней Джунковский прислал телеграмму Михалкову, что Великого Князя не будет, ибо решил вместе с Великой Княгиней ехать отдохнуть и лечиться за границу. Штюрмер об этом узнал лишь из этой телеграммы и, не имея официального известия, послал письмо Сумарокову-Эльстону узнать, в чем дело. Только в день отъезда 1 мая Великий Князь послал губернатору телеграмму с выражением сожаления, что не может присутствовать на Волковских торжествах. Жаль, что все траты и ожидания были сделаны напрасно.

Курьезно, между прочим, было официальное литографированное письмо, полученное мною от Романовского, предводителя дворянства, вероятно, все письма были таковы. В нем предводитель сообщал дворянам, что в Ярославль прибудет Великий Князь и Великая Княгиня будет принимать дам, а вечером будет в театре в светлом вырезном платье. Первый раз вижу письмо, в котором официально указывается не платье, в котором надо быть, а платье, в котором будет Великая Княгиня. И все сделали напрасно эти платья».

Из Франценсбада Елизавета Федоровна писала Сергею Александровичу о проходящем лечении и о платьях, которые заказывает сшить у местного портного:

🖂 «<...> Я не снималась, поскольку Гриллих был в отъезде, и я бы хотела, если Фишер хорошо сошьет, сделать снимок в платье и жакете по фигуре, потом пришлю тебе карточку в маленькой раме. <...>»

🖂 «<...> Фафка с сегодняшнего дня может уменьшить порцию пудинга, но выглядит еще более худой, чем обычно, и в новых платьях от Фишера, которые мерила, похожа на сложенный зонтик. Мои платья славные и простые и сидят отлично, плащ очень мил. <...>»

С 15 апреля по 12 ноября 1900 года в Париже проходила грандиозная по масштабу Всемирная выставка. Ее посетили более 50 миллионов человек. Участие приняли 35 стран, в числе которых была Российская Империя. Великая Княгиня Елизавета Федоровна занималась организацией павильона кустарных изделий начиная с января 1899 года. Надо сказать, что Выставка эта предмет отдельного исследования. Отметим лишь то, что в оформлении павильона приняли участие художники Александр Головин и Константин Коровин, которые, в частности, написали 28 живописных панно. За написанное для отдела Сибири пейзаж-панно Константин Коровин был награждён золотой медалью выставки. За заслуги в устройстве выставки французское правительство удостоило Коровина офицерским крестом ордена Почетного легиона. Осенью Великокняжеская чета отправились осматривать экспозицию, которая произвела на них неизгладимое впечатление. Великая Княгиня высоко ценила талант Головина и особенно Коровина, тем самым оказав значительное влияние на успех нового театрально-декорационного искусства.

09 января 1901 года скончалась королева Виктория, любимая бабушка Елизаветы Федоровны и Александры Федоровны. Переживая утрату, семья собралась в Петербурге. По этому случаю приехали также Великий Герцог Гессенский Эрнст Людвиг с супругой Викторией Мелитой. Видимо тогда сестры сфотографировались в похожих платьях.

Это если не последние, то точно одни из последних совместных фотографий с Викторией Мелитой, потому что в конце того же года она развелась с Великим Герцогом Гессенским Эрнстом Людвигом, а в 1905 году и вовсе вышла замуж за Великого Князя Кирилла Владимировича. Две сестры Эрнста не смогли простить Виктории Мелите ее развод с их любимым братом, так как это был скандал в королевском кругу Европы.

В конце весны 1901 года Их Императорские Высочества переезжают как обычно в Ильинское. 27 мая Великий Князь записывает в дневнике:

«<...> В 10 ч. ездили с женой к Олсуфьевым, где жена позировала живоп[исцу] Штембергу — замечательно похожий и хороший портрет...»

В Государственной Третьяковской галерее долгое время считалось, что на портрете изображена Императрица Александра Федоровна. Но следует отметить, что кроме записи в дневнике Великого Князя Сергея Александровича, имеется еще несколько признаков того, что на портрете все же изображена его супруга. Во-первых, на портрете можно увидеть любимое бриллиантовое ожерелье Великой Княгини, в котором она позирует на огромном количестве фотографий. Во-вторых, при всем их внешнем сходстве, у сестер были разные формы ушных раковин. У Императрицы был более острый верхний внутренний край ушной раковины, а у Великой Княгини он был более округлым. Наконец, в черновике своего завещания Великая Княгиня упоминает портрет Штемберга, описывая его просто как розовый. К сожалению, никакой информации о создании розового платья, в котором она позирует, больше найти не удалось. Хочется отметить, что это платье несколько напоминает созданный Надеждой Петровной Ламановой туалет для императрицы Александры Федоровны, хранящийся сейчас в Государственном Эрмитаже. Но и в этом случае, кроме отдаленного сходства, нет никаких прямых доказательств его создания именно Н.П. Ламановой.

Удивительно, что это уже второй, как минимум, пример, когда Великая Княгиня позирует художнику не в траурной одежде, которую было необходимо носить на протяжении года после кончины близкого родственника. В июне 1901 в Ильинское, к большой радости Великой Княгини Елизаветы Федоровны, приехала ее сестра Виктория Баттенбергская со своим супругом и детьми. На следующих фотографиях как раз можно наблюдать, что траур соблюден всеми членами семьи. Женщины в черном, а у мужчин на руках траурные повязки.

Конец лета и начало осени Великокняжеская чета провела в дорогом Ильинском, куда их приехал навестить Великий Князь Павел Александрович. Он очень огорчил Великого Князя Сергея Александровича вестью о том, что собирается просить Императора о разводе Ольги Валериановны Пистолькорс для того, чтобы самому на ней жениться. Желание Павла Александровича вызвало не просто волнение в императорской семье, но и негодование, и осуждение, за чем последовал и категорический отказ Императора Николая II разрешить развод Пистолькорсам.

Тем временем из Дармштадта пришла весть о разводе Великого Герцога Эрнста Людвига с Викторией Мелитой. Великий Князь Сергей Александрович и Великая Княгиня Елизавета Федоровна отправились за границу к родственникам, сначала в Киль к принцессе Ирен, затем в Дармштадт, где встретили Рождество и Новый год. В Москву они вернулись как раз к ежегодному балу в Дворянском Собрании.

🖂 «<...> Третьего дня был блестящий бал в собрании. Началось с представления нами грузинских предв[одителей] дв[орянства] — 15 ч[еловек] — с каждым пришлось говорить — есть очень типичные. Рад был старику Аминахвари, ген[ерал]-ад[ьютанту]. Прошлись в полонезе 4 раза. Зала была очень нарядная — много красивых туалетов. Жена танцевала все большие танцы — я же занимался разговором <...>».

В Московском листке 27 января 1902 года был опубликован рисунок, на котором изображен прием дворян Тифлисской и Кутаисской губерний.

В этом же 1902 году вышел альбом портретов Российского императорского дома, в котором размещена фотография Великой Княгини Елизаветы Федоровны в изящной шляпке.

Как раз на страницах Московского листка за февраль размещены эскизы самых модных шляпок с описанием. В моде шляпы из гипюра и муслина с отделкой из перьев или бутонов роз.

Фотография лучшего качества позволяет рассмотреть необычный узор в виде паутины, выполненной, вероятно, из блесток.

Лиф платья Великой Княгини украшен мелкими складками, что соответствовало моде того времени. Юбка расшита растительным орнаментом, детали которого, из-за низкого качества фотографии, трудно рассмотреть.

Учитывая тот факт, что Великая Княгиня осенью 1902 года ездила за границу, указать конкретного модельера снова не представляется возможным. Великий Князь Сергей Александрович записал в дневнике только о том, что его жена, приехав в Париж, отправилась к портнихам.

«22 ноября. Париж. ...Жена по портнихам — я с Гадоном по лавкам — купил всякие подарки etc... был Владимир — много говорили о Павле — Владимир ужасно расстроен!..»

Его Императорское Высочество не переставал в то время думать о брате Павле Александровиче, который нарушив слово, данное Императору, о том, что он не женится, все-таки тайно обвенчался с Ольгой Валериановной Пистолькорс. 11 октября 1902 года Сергей Александрович письменно попросил императора Николая II назначить его опекуном имущества и детей Павла Александровича от первого брака — Великую Княжну Марию Павловну и Великого Князя Дмитрия Павловича. Получив разрешение Императора на опеку, Великий Князь Сергей Александрович взял детей в Москву на Рождественские праздники, отложив их окончательный переезд до лета.

Когда дети вернулись в Санкт-Петербург после каникул, Великий Князь и Великая Княгиня получили приглашение от царей на костюмированный бал в Зимнем дворце. До сих пор остается тайной, кто же создал для великокняжеской четы костюмы, которые вызвали восторг у всех окружающих на балу. Великий Князь упоминал в своих дневниках лишь монахинь Новодевичьего монастыря и фрейлину Марию Николаевну Ермолову.

Тем временем в моду вошли платья с геометрическими мотивами, которые можно увидеть дальше на фотографиях Великой Княгини. Полосы создавались различными способами: с помощью тесьмы, нанесения рисунка в виде полос, складок из ткани и тому подобным.

Великая Княгиня Елизавета Федоровна выглядела элегантно даже не в самой торжественной обстановке. К примеру, в августе 1903, когда они с Великим Князем Сергеем Александровичем и детьми Великого Князя Павла Александровича принимали участие в военных учениях в Звенигородском уезде.

Возможно, воспоминания Великой Княжны Марии Павловны относятся к этой поездке (только на фотографии у Елизаветы Федоровны прическа явно другая):

«Я вспоминаю один такой случай, когда она, одетая для загородной прогулки, показалась мне особенно красивой. На ней было обычное платье из белого муслина, но она сделала новую прическу — распущенные волосы были стянуты на шее шелковым черным бантом — и выглядело это изумительно. Я воскликнула: «Ах, тетя, вы прямо как с картинки из сказки!» Она повернулась к моей няне и сказала раздраженно: «Фрай, вам следует научить ее сдерживаться». И удалилась».

Этот эпизод, казалось бы, характеризует Великую Княгиню Елизавету Федоровну с неприглядной стороны, однако, достаточно прочитать ее письма, адресованные вдовствующей Императрице Марии Федоровне, чтобы понять мотивы такого поведения. Она, не представляя, как правильно воспитывать детей, тем более, что опыта у нее не было, очень опасалась наделать ошибок с наилучшими намерениями.

Следует учесть, что несмотря на сложившуюся ситуацию с изгнанием Великого Князя Павла Александровича из России, Великий Князь Сергей Александрович и Великая Княгиня Елизавета Федоровна позаботились о том, чтобы его дети смогли с ним увидеться. В первую же поездку за границу по случаю бракосочетания племянницы Великой Княгини Алисы с греческим принцем Андреем, Их Императорские Высочества заехали в усадьбу Герцогини Марии Александровны Саксен-Кобургской в Тегернзее, где дети встретились со своим отцом.

В Дармштадте было сделано несколько фотографий Великой Княгини и портрет, написанный художником Фридрихом Августом фон Каульбахом.

Один из фотопортретов Великой Княгини Елизаветы Федоровны был опубликован во французском журнале «Les Modes» 1 декабря 1903 года.

Платье с таким узором, выполненным бисером и блестками, принадлежавшее Императрице Александре Федоровне хранится в Государственном Эрмитаже. Платья Великой Княгини и Императрицы, хоть и похожи, но всё же имеют некоторые различия. У них разные лифы и по-разному оформлены подолы юбок.

Можно ли с уверенностью говорить о том, что платье Великой Княгини создано в мастерской Августа Бризака, так же как и платье Императрицы? Безусловно, да, как можно говорить и том, что платье Елизаветы Федоровны могло быть создано и в мастерской Надежды Петровны Ламановой. Но поскольку доказательств нет, не будем утверждать ни то, ни другое. Из воспоминаний Натальи Сергеевны Балуевой-Арсеньевой, племянницы княжны А.Н. Лобановой-Ростовской, и сотрудницы склада Великой Княгини, следует, что в 1904 году Елизавета Федоровна еще придумывала себе платья самолично:

«В начале января 1904 года был бал в генерал-губернаторском доме. Елизавета Федоровна принимала гостей, стоя с Великим Князем в конце зала. Она была дивно хороша в бледно-розовом платье с диадемой и ожерельем из крупных рубинов. Великий Князь знал толк в драгоценных камнях и любил дарить их своей жене. Мы все с восхищением смотрели на Елизавету Федоровну и восторгались ее изумительным цветом лица, белизной кожи и изящным туалетом, рисунок которого она собственноручно набрасывала для портнихи. <...>

На следующем балу она была еще красивее; на ней был белый туалет с рассыпанными по платью бриллиантовыми звездами и с такими же бриллиантовыми звездами на волосах. Она походила на сказочную принцессу».

В 1904 году произошло два важных события: радостное и трагическое. С одной стороны, у императорской четы родился долгожданный наследник, а с другой — началась Русско-японская война. Великая Княгиня все свое время и силы бросила на деятельность направленную на нужны фронта. Ей был организован Особый Ея Императорского Высочества Великой Княгини Елизаветы Федоровны комитет, который занялся организацией сначала в Румянцевском музее, а потом в Большом Кремлевском дворце мастерских и склада по сбору пожертвований в помощь раненым и нуждающимся. Надежда Петровна Ламанова стала помощницей отдела материалов при складе.

Весь год прошел в бесконечных хлопотах Великой Княгини и мыслях Великого Князя о том, чтобы покинуть пост генерал-губернатора Москвы. Окончательное решение он принял в декабре, и 31 числа того же месяца был его последний день генерал-губернаторства.

4 февраля 1905 года по юлианскому календарю Великий Князь Сергей Александрович был убит бомбой, брошенной членом «Боевой организации партии социалистов-революционеров». Это страшное событие разделило жизнь Великой Княгини Елизаветы Федоровны на «до» и «после». Светская сторона жизни почти полностью перестали ее интересовать, и она решила посвятить себя благотворительности.

В черновике завещания, хранящегося в Государственном архиве Российской Федерации, Великая Княгиня Елизавета Федоровна распорядилась:

«<...> Сжечь все фотографии — они только тягость. Одежду мою я отдала служанкам, осталось только мое траурное одеяние, которое я ношу сейчас — его тоже можно отдать им. Мои шлейфы переделаны для 14 церквей — уже переданы:

Москва:
Свят. Алексея — кремовый бархат с золотом
Св. Андрея — белый муар с золотом наш муслин — свадебный наряд
Петра и Павла — синий бархат с золотом
Церковь в генерал-губернаторском — зеленый бархат с серебром
Петербург:
наша дворцовая церковь — розовый бархат с серебром
Иерусалим — рубиновый бархат (из пурпурного шлейфа) с серебром
Тобольский полк — белый атласный воротник, шитый золотом, синий бархат с вышивкой
Киевский полк — белый атласный воротник, шитый золотом, красный бархат с вышивкой
Царскосельский батальон — белый атласный воротник, шитый серебром, и красный бархат
...белый атлас
...белый атлас с серебряными ландышами

14 священнических облачений.

Отдать все мое нательное белье, постельное белье и спальные принадлежности Виктории и Ирен для них и их детей. <...>»

Графиня Александра Андреевна Олсуфьева (1846–1929), гофмейстерина Великой Княгини Елизаветы Федоровны вспоминала:

«После гибели мужа оставив высший свет устремясь к свету поистине высшему, великая княгиня разделила свои драгоценности на три части: одну возвратила в царскую казну, и, полагаю, они в числе других были украдены большевиками, а теперь покрывают издержки революционной пропаганды; другую часть раздала ближайшим родственникам, а третья, и очень значительная, была продана и пошла на благотворительность. Себе она не оставила даже обручального кольца; единственным ее украшением был деревянный крест на белой ленточке, который она никогда не снимала. Обычно матушка Елизавета носила серые или белые хлопчатобумажные платья, белые шерстяные — по торжественным случаям. Чтобы не привлекать внимания, отправляясь в город, она одевалась в черное, с черной вуалью; когда ее видели в сером, в серой мантии, то узнавали и почтительно приветствовали».

Одной из главных мирских забот Великой Княгини Елизаветы Федоровны было устройство брака Великой Княжны Марии Павловны. Ради этого события, как писала Великая Княжна, Елизавета Федоровна вспомнила свое прежнее увлечение модой и заказала ей свадебное платье и часть приданого в ателье Надежды Петровны Ламановой.

В 1909 году Великая Княгиня Елизавета Федоровна на средства от продажи драгоценностей приобрела усадьбу на Большой Ордынке и основала на этом месте Марфо-Мариинскую обитель милосердия в честь святых сестер Марфы и Марии.

«2 апреля 1910 года Великая Княгиня сняла вдовье и надела монашеское одеяние в храме Марфо-Мариинской обители вместе с тридцатью другими сестрами, жаждущими помогать ей, трудясь на благо страждущего человечества. Это был дивный обряд, его никогда не забыть тем, кто принимал в нем участие. Великая Княгиня оставляла мир, в котором занимала блестящее положение, чтобы идти, как она сама говорила, «в мир больший, мир нищих и убогих». Епископ Трифон (в миру бывший князем Туркестановым), вручая ей белый апостольник, произнес пророческие слова: «Это покрывало скроет Вас от мира, и мир будет сокрыт от Вас, но станет свидетелем Ваших добрых дел, которые просияют пред Богом и прославят Его». Так и случилось. Сквозь серое сестрическое покрывало ее дела сияли божественным светом и вели ее к мученическому подвигу».